Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец света - Валерия Косякова

«Летописец начала царства» также рисует образ царя, отвечающего за судьбу своих подданных. Иван IV должен был исправно играть свою роль, исполнять свою сакральную функцию, а поэтому решение лично возглавить поход на Казань стало важным и символичным для молодого монарха271. Во время Казанского похода общество консолидировалось, победа в войне была всенародной во главе с единым монархом, который в своём триумфе мог явно увидеть одобрение своих действий Господом.

Примечательна стихира, исполнявшаяся в XVI веке, «Богослужение Святой Четыредесятницы», в которой говорится, что ныне Христос входит в Вифанию, сидя на ослёнке, и освобождает от погибельного неразумения язычников, издревле пребывающих в неверии[48]. Также и Иван IV станет освободителем нечестивых казанцев от греха их заблуждения, даруя им спасительное православие, завоевав и освятив Казань[49].

К моменту коронации Ивана IV борьба с Казанским ханством была самой актуальной задачей внешней политики. Подчинение Казанского ханства окончательно прекратило бы разорительные набеги и сделало бы безопасным для купечества Волжский торговый путь. Более того, для всего русского общества война с Казанью была продолжением многовекового противостояния Золотой Орде.

Сам царь возглавил войско, несмотря на то что окружение отговаривало его272. Иван IV следовал долгу правителя быть защитником подданных и долгу защитника православия, готового освобождать род христианский. Однако только поход 1552 года увенчался успехом, при этом осада Казани была долгой и трудной, продолжалась с 23 августа до начала октября. Согласно «Летописцу начала царств», формировавшему официальный взгляд на исторические события, в переломный момент баталии царь пребывал на богослужении в походной церкви, когда при чтении слов Евангелия «да будет едино стадо и един пастырь» взорвались крепостные стены Казани. В момент начала штурма города царь продолжал молиться о божьей милости. И когда царь выехал к войску, «знамена христианские» уже развевались на «стенах градных»273. Эта же чудесная версия событий приводится и в «Степенной книге», составленной при участии царского духовника Андрея в Чудовом монастыре и в повестях о взятии Казани.

В летописных источниках победе над Казанью уделяется особое внимание274, она объясняется благочестием царя и покровительством Небесных Сил, в этом контексте поход приобретает и освободительные, и священные коннотации[50]. Целый ряд знамений, чудес и пророчеств предвещали взятие Казани Иваном IV, что означало особую божественную благосклонность по отношению к этому отнюдь не рядовому походу [51].

В повести о взятии Казани, написанной Адрианом Ангеловым, келарем Троице-Сергиева монастыря, говорится, что сам святой Николай-угодник, явившийся одному из боярских детей, указал, когда надо штурмовать Казань, а русские пленные, находившиеся в городе, видели старца, подметающего «храмины во граде», – то был сам Сергий Радонежский, готовивший Казань ко встрече русских войск275. Участник похода Андрей Курбский говорил о кресте с частицей «спасённого дерева, на нём же Христос плотию пострадал»; привезённый из Москвы святой крест не позволил казанцам с помощью чар «наводить дождь» на русское войско276.

На страницах «Летописца начала царства» в молитве Ивана Грозного говорится о возложенной на него Богом обязанности «еже пасти» подданных, защищать от зла. На страницах летописи появляются слова, что царь «ещё просит у Бога и всем свободы», становясь «целомудренным в разуме, храбрым в воинстве, светлоприветливым и податным к порученным ему от Бога» царем-освободителем277.

В контексте русского средневекового представления о власти и эпохи Ивана IV сакрализованный образ царя стал гарантом сохранения и торжества православной веры. К периоду царствования Ивана Грозного достигли апогея развития идеологемы и умонастроения, позиционирующие русского царя как единственного в мире христианского государя – заступника апостольской церкви[52], центр которой находился уже не в Риме и не в Константинополе, а в Москве – «богоспасённом граде»278. В «Хронографе» старец Филофей выражал надежду, что с божьей помощью православный царь победит всех нечестивцев[53]. Бытовало убеждение, что царство Ивана IV занимает особое, исключительное место, и от его действий будет зависеть судьба мира. В «Лицевом своде», изложении всемирной истории, созданном для самого царя, отмечалось, что при рождении у Василия III сына не только Русское царство, но и весь православный мир возрадовался279. Сознание Ивана IV было преисполнено мессианских замыслов, обретавших воплощение в соответствующих духу избранности поступках. В XVI веке с фигурой Ивана IV связывалась надежда на освобождение живущих по всему миру православных из-под ига иноверных правителей. Подобно Моисею, освободившему род израильский из египетского плена, Иван IV предуготован и предназначен волею Бога для подвига освобождения нового Израиля[54].

Неизвестный книжник в середине XVI веке писал «един православный русский царь в всей поднебесной яко же Нои в ковчезе спасённый от потопа, правя и окормляа Христову церковь и утвержаа православную веру»280. Это высказывание утверждает, что власть православного русского царя является единственной точкой опоры в мире «нечестия», подобно Ноеву ковчегу в водах потопа, и от его мудрого руководства зависит судьба православной церкви и веры. На государя проецировался весь комплекс представлений о священных событиях христианской истории, где царь, наделённый особой святостью, реализует Божью волю. В русле данной парадигмы совершался и Казанский поход, ставший «священной войной» супротив мусульманства, за освобождение и утверждение православия. Поэтому в основаниях похода Ивана IV лежали не только колонизаторские амбиции, но также и более существенный символический пласт идей, провозглашавших праведность и неизбежность войны царя-мессии.