Нити разрубленных узлов - Вероника Иванова

Отец всегда старательно думал о безопасности, этого у него не отнять. Но счастливец, получающий почти все на свете без каких-либо стараний, рано или поздно становится слишком самоуверенным. Именно самоуверенность сгубила и Кроволивца Горге, привыкшего считать своего сына таким же слугой, как и все остальные. Таким же послушным и пустоголовым…

Одним ударом рассечь суставы не удалось, пришлось пилить. И как бы Иакину Кавалено ни была в глубине души омерзительна эта кровавая работа, он ни на мгновение не помыслил позвать кого-то на помощь. И потому, что не мог быть уверен ни в ком из обитателей дома, и потому, что, выступая против отца в одиночку, он в одиночку получал всю награду за свое деяние. Позже, когда власть окончательно перешла в руки юного наследника прежнего бальги, помощники нашлись сами. Вернее, помощница.

Танна Тьяри не помнила своих родителей, да и не желала помнить: достаточно было того, что один из них носил в своем теле демона. Это роднило светловолосого мужчину и темнокосую женщину лучше всего другого. Даже лучше чувств, что обычно возникают между людьми. Чувств, которые верховный бальга не испытывал ни к кому на свете просто потому, что не успел их узнать.

— Этот человек опасен.

Она любила войти вот так, неслышно и незаметно, подбирая подол, чтобы платье шелестом не выдало свою хозяйку. Подкрасться, оказавшись на расстоянии не более двух шагов, и что-нибудь проговорить, чаще всего что-нибудь глупое и неуместное. Но сейчас Иакин простил своей верной служанке ее излюбленную вольность. Ведь все это было уже неважно. А вот слова…

— О ком ты говоришь?

Не дождавшись быстрого ответа, верховный бальга недовольно повернулся, но если раньше Танна непременно бы зарделась или побледнела, встречая тяжелый темный взгляд, то в этот раз выдержала его спокойно, словно было что-то другое, куда больше волновавшее женщину, чем гнев господина.

— Этот человек, — повторила она и снова долго молчала, прежде чем добавить: — Вы привели его с собой прошлой ночью.

— Что ты видишь в нем опасного?

— Он человек, — произнесла Танна, перекатывая каждый слог во рту, как камешек.

— Я видел.

Большинство недокровок не считали себя людьми, остро чувствуя собственную ущербность. И зачастую готовы были поставить выше себя ничтожного человека, лишь бы его кровь была чиста, ведь она давала тому шанс стать равным божествам, спустившимся на землю.

Иакин Кавалено был о себе лучшего мнения, но и сам еще во время поездки в паланкине, находясь так близко от чужака, ощущая сонм его желаний всей своей кожей, поймал себя на мысли, что хочет преклонить колена и губами коснуться пыльных сапог. С жителями Катралы было проще, почти все они старательно избегали желаний либо желали одного: спрятаться и скрыться. Даже у эрриты Фьерде желание уничтожить бальгерию было единственным, а вот гость из столицы…

— И он что-то ищет…

— Ищет силу.

Танна качнула головой, будто хотела возразить, но не решилась сделать это вслух.

— Думаешь иначе?

— Ему не нужна сила, я знаю.

— Знаешь? Откуда?

— Потому что мне сила тоже не нужна.

Женщина шагнула вперед, впрочем так и не осмелившись пересечь невидимую черту, в ее понимании отделявшую верховного бальгу от остального мира. Зато посмотрела так пронзительно, что Иакин невольно сравнил глубину глядящих на него глаз с яростным взором эрриты Эвины. Мысленно, разумеется, чтобы не признавать победу за своей помощницей.

— Что же нужно тебе и… ему?

— Сильный вождь, за которым стоит идти.

— И что же в этом опасного?

— Если тот, кто впереди, вдруг перестанет быть сильным, пусть даже на короткое время…

Танна осеклась, запоздало сообразив, что признается в сомнениях, которые уж точно могут быть опасны, и прежде всего для нее самой, но Иакин смотрел на вещи с иной стороны. Той, на которой не было места женским страхам.

— Не волнуйся об этом.

Опасен чужеземец или нет, не имело значения раньше, да и теперь ничего не решало. А уж когда свершится задуманное, у верховного бальги останется всего лишь один враг. Время. Но без гостя из столицы не обойтись. Если Катралу Иакин знал до омерзения хорошо, то все земли, что простирались дальше, пока оставались загадкой, справиться с которой в одиночку будет сложно.

— Я хотела сказать…

— После. Мы поговорим обо всем после, обещаю.

По щекам женщины стремительно разлился румянец.

Всего одно коротенькое слово, и больше ничего не нужно… Надо же. И значит произнесенное вовсе не то, что она себе вообразила.

Но Иакин не лгал, давая туманное обещание. Он вообще не имел привычки обманывать, потому что с детства усвоил: молчание никогда не бывает правдивым или лживым, а значит, способно прикидываться и тем и другим.

— Ты подготовила сверток?

— Да, эррете.

Она склонила голову, и гладко причесанные волосы глянцево блеснули, оказавшись на пути солнечного луча, пробившегося сквозь неплотно задвинутые занавески.

— Я сейчас спущусь. Жди меня в паланкине.

Женщина еще раз поклонилась и, половину пути до двери пятясь, а другую половину пролетев быстрыми шагами, покинула кабинет. Иакин Кавалено не стал провожать свою помощницу взглядом, вновь уделяя куда больше внимания теням на крыше галереи.

Разговор произойдет. Совсем скоро. Обо всем на свете. И его никому не удастся избежать.

* * *

Глорис не различал дни месяца между собой. Но не потому, что от мига пробуждения до мига, когда закрытые глаза начинали видеть сны, всегда проходило одно и то же количество времени. Нет, просто это самое время изо дня в день текло одинаково. Утренний молебен, дневной молебен, вечерний молебен и краткие часы отдыха между разговорами с небом — замкнутый круг, из которого невозможно было вырваться.

Нужно было думать о побеге давным-давно, когда совсем юного прибоженного привезли в Катралу. Думать, пока еще жили в памяти смутные образы других краев и других людей, существовавших не одной лишь верой, пока предначертанный путь не превратился из кочковатой тропы в мощенную камнем дорогу. Да, идти стало удобнее и проще. Но впереди почему-то виделся тупик, а не просторы, убегающие за горизонт…

Мысли, текшие с привычной плавностью, вдруг остановились, и Глорис не сразу смог понять, что произошло. А когда понял, голова показалась совершенно пустой. Как главный зал кумирни по окончании последнего за день молебна.

Это слово — горизонт. Откуда оно взялось? Что означает?

Когда-то оно было знакомо и чему-то соответствовало, как и все прочие слова, но куда исчез его смысл? Верно, туда же, куда утекали минуты жизни.

Он знал, что умрет раньше прочих, об этом ему не преминули сообщить сразу же после инициации, дабы вновь допущенный до общения с богами не возомнил себя равным небесным жителям. И Глорис помнил, что это известие его не испугало. Наоборот, показалось вполне уместным. Прибоженный и сейчас не боялся, но…