Операция «Зомби» - Сергей Самаров

– Не смог. Телефоны не отвечают.

– Мне необходимо забрать трубку.

– Ах да... – Генерал достал трубку и вернул Андрею. – Если вы не будете возражать, я чуть позже повторю свои попытки.

– Конечно. Я буду к вашим услугам. – Андрей помолчал, потом добавил: – И все же я советовал бы вам звонить не домой, а своим коллегам...

Он положил трубку на тумбочку, как символ того, что генерал может воспользоваться связью при первом же желании.

Геннадий Рудольфович обернулся и долго смотрел Андрею в глаза. При этом, как настоящий компьютер, просчитывал в уме возможные варианты. Потом решился:

– Извините за откровенность. Во-первых, после того, как мне любезно предоставили возможность прослушать разговор двух капитанов с охранником, я не могу себе это позволить. Во-вторых, я не знаю, кто из моих сослуживцев работает на Структуру, кто не работает. Я обращусь не по адресу, и сразу же за этим последует доклад вашему профессору. Это только усугубит мое положение и положение моей семьи.

– Что касается вашего «во-первых», могу дать гарантию, что я не охранник, товарищ генерал. И не проходил «промывания мозгов», как они и многие другие.

– «Промывания мозгов»?

– Да. То есть я не проходил процесса зомбирования. Профессор Тихомиров в состоянии гипнотического транса, как вы говорите, сломав с моей помощью барьеры сознательного ограничения, заложил в охранников программу. Когда их действия вступают в противоречие с интересами Структуры, у них блокируются многие функции организма. Такие, как речь и равновесие, например. Блокируется болевой порог, чтобы они не могли ничего сказать под пыткой. Все охранники прошли испытания и отлично помнят их результат. И потому их подчинение профессору вызвано еще и во многом чувством естественного страха перед последствиями.

– Весьма интересно. Профессор сделал это с вашей помощью, вы сказали, я не ослышался?

Андрей тяжело вздохнул и сел на стул у тумбочки. Расслабился, словно приготовился к длительному разговору.

– Я не хотел этого рассказывать. Но, видимо, подошло время. Я не всегда был связан с людьми сомнительных действий. Я руководил когда-то лабораторией вашего же ведомства, занимающейся системами принудительного внушения. Очевидно, и вы слышали о таких лабораториях.

– Краем уха, – осторожно сказал Легкоступов.

– В двадцать семь лет я защитил кандидатскую диссертацию и готовился к защите докторской. Работа, которой я был всецело занят, успешно продвигалась. Были очень интересные результаты, хотя все – только частичного действия. Но я был тогда близок к большому успеху. Если бы не... Мне было двадцать восемь, когда лабораторию закрыли в спешном порядке. Девяносто первый год.

– Так вам сейчас?..

Андрей усмехнулся нехорошо.

– Я знаю, что выгляжу значительно моложе своего возраста. Так всегда было, и это обычно внушало ко мне недоверие. Но не в этом дело. В девяносто первом году, если вы помните, спешно уничтожались многие документы, чтобы они не могли стать достоянием гласности или, что еще хуже, быть проданными потенциальному противнику. Помните те тенденции?.. Строительство американского посольства и прочее подобное...

– Помню... Бакатин от небольшого ума если не продал, то подарил американцам разработки стоимостью в полмиллиарда долларов. Не говоря уже об ущербе, который он нанес стране.

– Вот-вот... Мне тогда же было приказано срочно уничтожить все свои приборы и документацию. В панике предложено, пока не добрались до этих разработок доброхоты... Что я и сделал, с некоторыми важными исключениями.

Андрей ждал вопроса, а генерал просто смотрел на него, спрашивая глазами.

– Я переписал данные со своего рабочего компьютера на магнитоносители. Что представляли из себя те компьютеры, вы тоже отлично знаете. Самая сильная модель, что была у меня в лаборатории, – «двести восемьдесят шестой» с оперативной памятью в шестнадцать мегабайт. Даже о простых «Пентиумах» тогда еще ничего не слышали. Весь мой архив уместился на ста двадцати трех дискетах. Естественно, я материал сархивировал. И спрятал в надежном месте.

В первые годы после закрытия лаборатории я пережил тяжелый кризис. Сначала полная невозможность устроиться на работу. Запись в трудовой книжке отталкивала от меня любых работодателей. Тогда аббревиатура – КГБ – звучала ругательством. Потом мне несколько раз поступали предложения о сотрудничестве от бывших комитетчиков, ушедших, скажем так, на другую работу. Я отказывался от всего, что у меня вызывало сомнение, потому что понимал, какое оружие держал в руках. Все это привело к тому, что я потерял семью, потом и квартиру... Это отдельная тема, которая не стоит серьезного разговора. Мои беды пусть остаются при мне, поскольку я сильно увяз в бедах общих.

– А профессор?

– С ним мы встретились позже, когда я все же нашел работу – преподавал в коммерческом колледже и даже мог жить на свою зарплату. Купил себе компьютер, стал работать дома. И в самостоятельной работе добился значительного теоретического сдвига. Но пока это невозможно было подтвердить на практике, причем подтвердить десятками, сотнями опытов, моя работа ничего не стоила.

Вот в то время и возник на моем горизонте профессор. Очевидно, информацию ему дал кто-то из моих бывших коллег. У Тихомирова тогда было частное предприятие – лечебное учреждение. Помогал людям избавиться от пьянства, курения и лишнего жира. Он и предложил мне сотрудничество. Более того, он даже нашел банкира, согласившегося мои работы финансировать. Вы можете понять мое состояние?

– Могу. Вам дали возможность делать то единственное, что вы умели и хотели делать.

– Именно так. Причем прекрасно обосновали необходимость применения моих работ. Понимаете, просто взяли, посадили вежливо в машину и повезли в подмосковный бывший колхоз. И показали, что там творится. Полный развал – и абсолютно пьяный народ. Среди рабочего дня пьяных больше, чем трезвых. Это я потом уже подумал, что этих людей вполне могли напоить специально к моему приезду. А тогда мне профессор много говорил про то, что надо спасать страну. Спасать от массового пьянства. И совмещение наших с ним наработок может дать колоссальные результаты. Результаты в самом деле могли бы быть колоссальными. Вы же, товарищ генерал, понимаете...

– Я не очень разбираюсь в технических вопросах. Поэтому не могу судить.

Андрей досадливо поморщился.

– В двух словах это можно объяснить так. Человеческое ухо улавливает звук в диапазоне от тридцати двух герц до пятнадцати-шестнадцати килогерц. Есть разные возможности воздействовать на человека, вызывая звуком какие-то ощущения. Но вот когда мы переходим за порог шестнадцати килогерц, звук, речь или музыка становятся непонятными сознанию, не улавливаются им, но входят сразу в подсознание. То есть звук в данном случае – это внушение, перепрыгивает через забор сознательного защитного механизма и воздействует на человека напрямую. В принципе, это и есть то, что люди называют зомбированием. Вернее, один из вариантов зомбирования. Мне удалось в чертежах создать установку, способную воспроизводить звук частотой до двадцати одного килогерца. То есть это могло бы обеспечить очень сильное внушение. Колоссально сильное внушение. Но строительство такой установки – дело достаточно дорогое. Даже государство в нынешнем своем состоянии не способно взять на себя расходы по созданию этой установки. Но у государства другие заботы, я понимаю... А Тихомиров взялся решить этот вопрос через коммерческие банки.