Расул Гамзатов - Шапи Магомедович Казиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Короче, я передал сценарий на киностудию, но его отвергли...
Г. Чухрай предложил Гии Данелия работать со мной. Гия меня тогда знал мало. Зато, как и все, знал Расула Гамзатова. Расул предложил обсудить ситуацию в ресторане.
...Жарко пекло солнце. Мы с Гией, повязав полотенца чалмою, в плавках лежали на траве у коттеджа Дома творчества в Переделкине. Строгий Литфонд дал путёвки Расулу и мне. Под фамилией Гамзатова жил Данелия.
Рядом с нами лежало в бумажной обложке расчёрканное мною издание “Хаджи-Мурата” с рисунками Лансере. Я писал и писал. Гия кусал травинку и смотрел в небо. Со своей постоянной японской улыбкой он говорил мне: “Хорошо”, я радостно гнал дальше. Гия после часа-другого: “Надо сделать перерыв”. После перерыва как ни в чём не бывало Гия задумчиво предлагал совсем другое решение, щедро отбрасывая варианты, казавшиеся мне гениальными...
Однажды в Москву заявился Расул Гамзатов и с ходу придумал эффектнейшую сцену встречи Хаджи-Мурата с Шамилем. Потом рассказал мне что-то о Шамиле, чего я не знал...
Сценарий получался. Это признавали строгий Гия, замечательный оператор Вадим Юсов, часто присутствовавший на читке очередного варианта и предложивший ряд решений, которые касались места действия, признали и на студии, единодушно принявшей с первого раза сценарий, и даже Комитет по кинематографии, высоко оценивший его качество.
И вот приехал Расул Гамзатов и пригласил нас для читки в фешенебельный посёлок Верховного Совета СССР в Снегирях. Я начисто переписывал финальную сцену, когда позвонил Расул и сказал так:
— Гигант мысли! Ко мне едет корреспондент газеты “Труд”. Он спрашивает, какой у нас консепций. Какой? Скажи, пока он едет...
Я что-то наговорил. Расул сопел в трубку:
— Не так быстро...
На следующий день, купив “Труд”, я прочитал нечто вроде следующего: “Экранизацию знаменитой повести Л. Н. Толстого сделал народный поэт Дагестана Расул Гамзатов. Постановщик Г. Данелия, главный оператор Вадим Юсов”. И далее: “О концепции фильма рассказал поэт...”.
Рассказал хорошо. К обеду мы с Гией были в Снегирях...
Сели за стол. Расул предложил выпить за окончание работы. А потом уже устроить читку. Принципиальный Гия накрыл рюмку ладонью:
— Как тебе не стыдно! Ты даже не упомянул Володю.
И вынул из кармана мятую газету.
И тут Расул выдал надолго запомнившуюся мне остроту. Лукаво так и с удивлением:
— Слушай. В ресторане — кого знают? Апициантку, да? А шеф-повара кто знает?
Мы расхохотались. И я начал читать сценарий.
Лучше всех слушал Расул...
Далее — как кадры кинохроники. Я, Гия, Юсов вылетаем в Крым. Студия. Натура. Потом — Гия, Юсов, группа — в аулы Дагестана. Натура. Кинопробы горцев. Шьются костюмы. Гия ищет актёра на главную роль. Мечтает заполучить Омара Шарифа. Иннокентий Смоктуновский звонит Гии. Очень хочет главную роль. Я в восторге:
— Почему ты хочешь чужую звезду? У нас — своя. Это только на первый взгляд Смоктуновский абсолютно не подходит. Он — гений. Он гений перевоплощения!
Гия снисходительно улыбается.
Смоктуновскому он ответил так:
— Кеша, а ты не хочешь сыграть Анну Каренину?
В остальном всё идёт “штатно”, как говорят космонавты.
И вдруг рвётся плёнка, остановлен мотор...
Что случилось? Грубая, непоправимая ошибка Данелия.
Он, неисправимый грузин, решает отметить запуск в производство “Хаджи-Мурата”. В квартире его на Чистопрудном — высокий гость, заместитель председателя Государственного комитета по кинематографии Владимир Евтихианович Баскаков с молодой женой-венгеркой. Расул с Патимат, Юсовы, Павел Лебешев, некий Абдильбиев — знакомый Гии, я.
Чача из Тбилиси делает своё чёрное дело. Расул выбит из седла первым. Он, набычившись, долго смотрит, тяжело смотрит на Баскакова, пустившегося в исторический экскурс о горской войне. Тот неосторожно задевает святое святых Расула — имама Чечни и Дагестана. Это незаживающая рана...
И вот за праздничным настроением стола — резкий слом. Расул:
— Ты — жалкий чиновник. Ты умрёшь, что после тебя останется? Шамиль — великий человек. Ты не можешь говорить как равный с имамом, даже с мёртвым!
Я толкаю Расула ногой под столом. Но тот уже не может остановиться...»
Баскаков резко ответил. Гамзатов пришёл в ярость. В разгорающийся конфликт вступили новые силы. Патимат Гамзатова старалась всё сгладить.
«Но, увы, поздно, — продолжает Владимир Огнёв. — Баскаков встаёт и выходит из-за стола. Встаёт и венгерка-жена. Хозяин пробует препятствовать уходу, но тщетно...
Дальше события развивались по логике советского абсурда. Слухи, что фильм остановлен по идейным соображениям, быстро распространялись. Говорили, что Суслов был недоволен Ермашом — ответственным в ЦК за кино. Потом на мои запросы Комитет ответил, что причина отказа в запуске фильма — техническая. Мол, все павильоны “Мосфильма” заняты фильмами, имеющими первостепенное значение — к пятидесятилетию советской власти... Но я мечтал о “Хаджи-Мурате”».
Огнёв рассказывает и о других попытках снять фильм, с разными режиссёрами, в разных странах, но все они кончились ничем.
Настоящая причина отказа Госкино оставалась тайной. Однажды Владимир Огнёв позвонил автору этой книги и рассказал о том, как всё было на самом деле. Но откровение это было столь «горячего» свойства, что приводить его здесь вряд ли уместно.
Такая же сложная история происходит и с черепом Хаджи-Мурата, который уже более 150 лет хранится в запасниках Кунсткамеры. Его множество раз пробовали вызволить оттуда и предать земле, но экспонат № 119 всё ещё остаётся в Антропологическом музее.
Отрубленную вижу голову
И боевые слышу гулы,
А кровь течёт по камню голому
Через немирные аулы...
Спросил я голову кровавую:
«Ты чья была, скажи на милость?
И как, увенчанная славою,
В чужих руках ты очутилась?»...
Тропинками, сквозь даль простёртыми,
В горах рождённые мужчины.
Должны живыми или мёртвыми
Мы возвращаться на вершины[105].
«МНЕ ГНЕВ ЕГО НУЖЕН, МНЕ СМЕХ ЕГО НУЖЕН...»
В 1966 году вышел сборник стихов Расула Гамзатова «Мулатка» в переводе Наума Гребнева и Якова Козловского. Как и все предыдущие, издание быстро разошлось. Поклонники творчества Гамзатова знали, как он умеет удивлять, что он всегда непредсказуем и неподражаем. В книге и на этот раз было много новых произведений, которые читались и перечитывались, и в каждом из них открывались иные смыслы, незатронутые ранее грани таланта и поэтические высоты.
Покарай меня,