Сорок правил любви - Элиф Шафак

Надо сказать, что перемена, происшедшая с Руми, была еще серьезнее. Я-то думала, стоит вернуться Шамсу — и все страдания учителя пройдут, но ничего такого не случилось. В тот день, когда появился Шамс, Руми встретил его с цветами за городской стеной. Но прошли первые радостные дни, и Руми снова замкнулся в себе, к нему вернулась непонятная тревога. Думаю, я знаю ее причину. Раз потеряв Шамса, он боялся потерять его снова. Кому, как не мне, понять его, потому что я тоже боюсь его потерять.

Единственным существом, с которым я поделилась своими чувствами, стала Гевхер, покойная жена Руми. Конечно же она не совсем человек, но и называть ее привидением мне не хочется. Она всегда рядом со мной — с первого дня моего появления в доме Руми. Прежде мы говорили с ней о чем угодно, а теперь только о Шамсе.

— Руми очень мучается, и мне хочется ему помочь, — поделилась я сегодня своей тревогой с Гевхер.

— Наверно, тебе это по силам. Утром у него мелькнула одна мысль, которой он еще ни с кем не делился, — загадкой ответила на мои слова Гевхер.

— Что это за мысль?

— Руми считает, если Шамс обзаведется семьей, горожане станут к нему благосклоннее. Будет меньше злословия, и Шамсу не придется еще раз бежать из Коньи.

У меня будто сердце прыгнуло в груди. Шамс женится! На ком?

Гевхер искоса поглядела на меня и произнесла:

— Руми размышляет о том, согласишься ли ты стать женой Шамса.

Я была потрясена. И дело совсем не в том, что мысли о замужестве пока еще не приходили мне в голову. Мне исполнилось пятнадцать лет, следовательно, я достигла подходящего возраста, но я знала, что девочки, выходя замуж, навсегда меняют свою жизнь да и сами тоже меняются. Окружающие начинают относиться к ним совсем по-другому, и даже дети сознают разницу между замужней женщиной и незамужней.

Гевхер ласково улыбнулась и дотронулась до моей руки. Она-то поняла, что меня беспокоит сама идея замужества, а не брак с Шамсом.

На другой день ближе к полудню я отправилась к Руми и нашла его читающим книгу под названием «Тахафут аль-Тахафут» Ибн-Рушда.

— Скажи мне, Кимья, — произнес он с нежностью, — что я могу для тебя сделать?

— Помните, когда отец привез меня в Конью, вы сказали ему, что девочка не может быть хорошей ученицей, так как ей предстоит выйти замуж и растить детей.

— Конечно же помню, — отозвался Руми, и в его глазах появилось любопытство.

— В тот день я пообещала себе, что никогда не выйду замуж и навсегда останусь вашей ученицей. — Я запнулась, так как боялась произнести то, что намеревалась. — Но, может быть, я выйду замуж и тем не менее останусь в вашем доме? Я хочу сказать, если я выйду замуж за того, кто живет в этом доме?

— Ты хочешь стать женой Аладдина? — спросил Руми.

— Аладдина? — переспросила я, не понимая, при чем тут Аладдин. Почему он решил, что речь идет об Аладдине? Аладдин мне как родной брат.

Наверняка Руми заметил, что я удивлена.

— Некоторое время назад Аладдин пришел ко мне и попросил твоей руки.

Я потеряла дар речи. Слава Богу, девочке не положено задавать много вопросов, когда идет речь о ее замужестве. Но мне надо было знать больше.

— Что вы сказали ему, учитель?

— Я сказал, что сначала должен спросить тебя.

— Учитель… — Я умолкла, потому что мне изменил голос. — Я пришла сказать вам, что хочу стать женой Шамса Тебризи.

Руми окинул меня недоверчивым взглядом.

— Ты уверена?

— Это было бы хорошо со всех сторон, — с трудом проговорила я. — Шамс станет частью нашей семьи, и ему не придется снова бежать отсюда.

— Ты поэтому хочешь стать его женой? Чтобы он остался в Конье?

— Нет, — ответила я. — То есть да, но не только поэтому… Я верю, что Шамс — моя судьба.

По сути это было признание в любви к Шамсу Тебризи.

Первой о свадьбе узнала Керра. Ошеломленная, она в полном молчании приняла свалившуюся новость и лишь недоуменно улыбнулась. Потом засыпала меня вопросами:

— Ты уверена, что хочешь этого? Или ты попросту хочешь помочь Руми? Ты же еще совсем юная! Ты не думаешь, что тебе будет лучше с мужчиной примерно твоего возраста?

— Шамс говорит, в любви все границы стираются.

Керра тяжело вздохнула.

— Ах, дитя, жаль, что не все так просто, — отозвалась она, заправляя прядь седых волос под платок. — Шамс — странствующий дервиш, он не подчиняется правилам. Семейная жизнь не для таких мужчин, из них не получаются хорошие мужья.

— Ничего, он изменится, — твердо сказала я. — Я дам ему так много любви и счастья, что он непременно изменится. Он научится быть хорошим мужем и хорошим отцом.

Вот и все. Она внимательно поглядела на меня и больше не стала возражать.

В ту ночь я крепко спала. Я была уверена в себе и торжествовала победу. Откуда мне было знать, что я совершаю самую обычную и самую болезненную ошибку, какую женщины совершают испокон века, наивно полагая, что своей любовью смогут изменить любимого мужчину?..

Май 1247 года, Конья

Очень трудно возражать, когда дело касается такой деликатной темы, как любовь. Это все равно что пытаться сдерживать порыв ветра. Даже если знаешь, что ветер несет с собой разрушение, его бег нельзя замедлить. Довольно скоро я перестала задавать Кимье вопросы, однако не потому, что она убедила меня в своей правоте, а потому, что я увидела в ее глазах любовь. Что толку спрашивать? Пришлось принять эту свадьбу, как и все другое, над чем я не властна.

Месяц Рамадан пролетел в хлопотах. У меня не было ни минуты, чтобы подумать о предстоящей свадьбе. Праздник Эйд пришелся на воскресенье, а через четыре дня мы выдали Кимью за Шамса.

Вечером, накануне бракосочетания, случилось кое-что, полностью изменившее мое настроение. Я была одна в кухне и месила тесто, чтобы приготовить лепешки для гостей. Неожиданно, сама не понимая, что делаю, я принялась лепить нечто из небольшого шарика теста. Получилась фигурка Девы Марии. Моей Богоматери. Ножом я вырезала длинное платье и лицо со спокойным, жалостливым выражением. И до того забылась за этим занятием, что не заметила, как кто-то подошел и встал у меня за спиной.

— Керра, что это ты делаешь?

Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Обернувшись, я увидела Шамса, который стоял у двери и с любопытством следил за мной. Первым моим побуждением было спрятать фигурку, но — слишком поздно. Шамс подошел поближе и посмотрел на мое творение.

— Это Дева Мария? — спросил он и, когда я не ответила, повернул ко мне сияющее лицо. — Она прекрасна. Ты очень тоскуешь по ней?

— Прошло много времени с тех пор, как я стала мусульманкой. И я — мусульманка, — отрезала я.