Корниловец - Валерий Большаков

— Ну конечно, — сказал Авинов неуверенно, — я поговорю с генералом.

— Поговори, пожалуйста… — промурлыкала Нвард, подлащиваясь, и села на него сверху, поелозила попой, прогнула спинку, прижалась легонько, гладя грудями, касаясь пальцами…

Ровно в девять утра караван из трёхсот с лишним «Бенцев», «Лесснеров», «Даймлеров» и одного «Лорен-Дитриха» покинул Трапезунд, направляясь к Эрзеруму.

Чем дальше в горы уходил караван, тем суровее делались виды — леса уступали место заснеженным лугам, переходившим в ледяную каменистую пустыню, безжизненную и безрадостную.

Первую остановку сделали на повороте в Эрзинджан, древний город, известный как Азирис ещё с незапамятных хеттских времён, а в 1916-м захваченный Юденичем. Эрзинджан возлежал на западном краю плодородной долины, сплошь покрытой садами, и летом представлял собой подлинный оазис среди неприветливых гор.

Наверное, именно поэтому тутошний русский гарнизон поредел лишь наполовину, не спеша эвакуироваться из эрзинджанских фортов — хороша была землица! Конечно, всё кругом какое-то не своё, не родное, так ведь прижились же тут как-то молокане с духоборами![142]Изб понастроили, и живут себе. Налево глянешь — минареты с мечетями да с караван-сараями, а направо посмотришь — девка выступает в сарафане, вёдра тащит на коромысле, а подружка её журавель колодезный опускает… Русь!

В Эрзинджане сошли корниловцы, а караван продолжил свой нелёгкий путь.

На восемьдесят вёрст между Эрзинджаном и Эрзерумом вдоль правого берега Евфрата, местными прозванного Кара-Су, простиралась высочайшая отвесная скала, на самом краю которой, прижимаясь к крутому склону, вилась узкая, гладкая, как полотно, дорога, едва пригодная для того, чтобы разминуться двум подводам. А внизу, глубоко-глубоко, шумел и ревел Евфрат, бурный и стремительный, бурливший и пенящийся. По левой стороне его тянулись, теряясь вдали, горы, а впереди расступались утёсы, прорезанные рекой. На тёмных скальных громадах то там, то сям мелькала белёсая полоска шоссе.

Было холодно, но Кирилл изрядно потел, сидя за рулём «Бенца». Ужасающая пропасть обрывалась в шаге от колёс, а за лобовым стеклом качалась скользкая дорога — дорожка! — извиваясь как змея.

Когда караван остановился на заснеженном перевале, и Марков выкликнул охотников расчищать снежные заносы, Авинов тоже покинул кабину — и едва на коленки не шлёпнулся, так дрожали ноги.

Снег поднимался до высоты в три сажени,[143]но деревянным лопатам поддавался, а уж от желающих поработать отбою не было — всякий хотел подвигаться, чтоб согреться.

За перевалом Кириллу стало полегче — на несколько вёрст шоссе углубилось в ущелье. Отвесные высоченные стены вздымались с обеих сторон, сжимая небо в голубую ленточку, а потом дорога снова запетляла причудливым серпантином, спускаясь по уступу между крутейшим склоном справа и глубочайшей пропастью слева.

До Эрзерума добрались на второй день. Город лежал между двух горных хребтов, как в неглубокой чаше. В недавнем прошлом Эрзерум являлся тыловой базой османской армии, главным центром всей восточной Турции, потому и стал город твердыней, укреплённым районом. За его основу турки взяли прекрасную горную позицию Девебойну, сотворенную самой природой, — она отделяла Пассинскую долину от Эрзерумской. На горном хребте крепко сидели одиннадцать фортов, отлично подготовленных к круговой обороне. Они располагались в две линии, прикрывая друг друга артиллерийским огнём, и представляли собой каменные многоярусные башни с амбразурами для орудий, прикрытые рвами и двумя-тремя валами.

Чобан-деде, Далан-гез, Кара-гюбек, Узун-Ахмет, Каракол — все эти названия османских фортов звучали как заклинания злого волшебника, призывающего силы тьмы, но не так страшен чёрт, как его малюют, — русские воины не раз и не два брали Эрзерум приступом. Теперь же перед ними стояла задача иного порядка — удержать захваченные крепости, отстоять то, что было завоёвано потом и кровью.

Кирилл вёл «Бенц» по узким восточным улицам и отдыхал душой — всё самое страшное осталось позади, турок он боялся куда меньше бездонных пропастей, падать в которые — боже упаси! Вот где, верно, гадостная смерть.

Дома вокруг стояли приземистые, большей частью одноэтажные, с плоскими крышами, крытыми дёрном, архаичные и некультурные. Над этим пыльным морем ветхого жилья поднимались, горбились, дыбились мечети, мавзолеи, караван-сараи, «двурогая» медресе, уставившая в небо пару минаретов. А дальше — горы, горы, горы…

Местные высыпали наружу, со страхом и любопытством оглядывая караван, — неужто, дескать, на этих русских угомона нет?

И слева, и справа бежали вприпрыжку мальчишки — армянские кричали: «Християн! Християн!», а турецкие были куда практичней, требуя: «Бакшиш! Дай, дай!»

Покрутившись по улочкам, караван прикатил к цитадели. Удивительно, но встречать генерала Маркова вышли не только нижние чины, причём одетые по форме, но и офицеры с нашитыми погонами!

Вперёд вышел начальник гарнизона, генерал-майор Квинитадзе, за отличие в Эрзерумской операции награждённый золотой саблей с надписью: «За храбрость». Георгий Иванович приблизился к Маркову и отдал честь.

— Добро пожаловать, ваше превосходительство! — улыбнулся он с истинно грузинским радушием.

После обмена приветствиями и представлений Квинитадзе взял Маркова под руку, как старого приятеля, и повёл угощать с дороги.

— У нас тут, в поднебесье, Сергей Леонидович, — болтал он, — свои правила, свои законы. Скинули царя? Поделом! Скинули «временных»? Вах! Так им и надо! Нас тут пять тыщ народу осталось, почти что без митингов прожили. Да! Тут хочешь не хочешь, а к своим потянешься, что нижние чины, что «офицерьё недобитое», хе-хе… Тем более — зима! Сейчас ещё ничего, терпимо, а вот в позапрошлом году… О-о! — Генерал-майор закатил глаза. — Снега завалили окопы, землянки, дороги, перевалы. Вся моя дивизия тогда поменяла винтовки на лопаты. Снег стоял стеной до трёх-четырёх саженей, ветер страшный, метель. В двадцати шагах ничего не видно! Часто утром нельзя было открыть землянку, так как вся она, до верха, оказывалась засыпанной снегом…

Марков покивал нетерпеливо и спросил о главном:

— Как мыслите, Георгий Иванович, удержим город, если турки попрут?

Квинитадзе задумался и пожал плечами.

— Все форты — наши, — сказал он, — все четыреста с лишним орудий — на месте. Людей маловато, так вы с пополнением прибыли! Чего ж не удержать? Удержим… Лишь бы было для кого, лишь бы Россия в целости и сохранности осталась!

— Останется! — твёрдо пообещал Марков.

После скромного застолья Сергей Леонидович с Георгием Ивановичем устроили осмотр укреплений, а Кирилл Антонович тем временем «подрабатывал» квартирмейстером, размещая своих текинцев. Набегался он так, что заснул прямо в штабе и лишь утром вспомнил о водительнице «Лорен-Дитриха». Кинулся искать, покряхтывая от стыда и боясь, что Нвард уехала далее, к озеру Ван, даже не попрощавшись с бессовестным любовником, но девушка сама нашла его — вызвала через ухмылявшегося Саида.