Золушки из трактира на площади - Лесса Каури

Карету тряхнуло.

…Незнакомка оглянулась и серьезно посмотрела на Бруни серо-голубыми глазами Эдгара Морехода. Бруни вздрогнула и проснулась.

– На выход! – сказал тот же офицер и подал ей руку, помогая спуститься. – Следуйте за мной!

Он нырнул в неприметную дверь в стене, поднялся по лестнице, прошел по длинному коридору. Спустя несколько минут Матушка потеряла счет переходам. Они снова спустились по лестнице, миновали пустующую, продуваемую ветрами галерею. Одинаковые каменные стены, иногда украшенные гобеленами и портретами, погашенные или зажженные через один светильники. Дворец – если ее привезли во дворец, – казался больным существом, страшащимся яркого света и громких звуков. В последнем коридоре пол был застелен толстым ковром, заглушавшим шаги, а гвардейцы в красных мундирах застыли во всех проемах, изображая статуи. Офицер распахнул высокую створку, позволил Бруни войти и закрыл за нею дверь.

Она обреченно огляделась. Просторная комната была обставлена крайне скудно: лишь огромный письменный стол, несколько тяжелых кресел на звериных лапах да пара книжных шкафов. На стене над столом – очень подробная и искусная карта Ласурии и сопредельных государств. Из пасти незажженного камина и из настежь открытого окна тянуло сквозняками. Прикрывающая окно портьера зашевелилась…

Матушка не успела испугаться, потому что из-за нее вышел… Кай. И остановился, словно налетел на невидимую стену.

Бруни смотрела на него и не узнавала. Любимый сильно похудел, щеки впали и покрылись многодневной щетиной, под глазами залегли тени. Коротко остриженный, он выглядел так, будто был болен или измучен тайным недугом. Будто лишился души. Синий мундир висел на нем мешком.

– Кай!.. – прошептала она и бросилась к нему. Забыв подхватить подол юбки, споткнулась, чуть не упала – и очутилась в таких родных, таких теплых объятиях.

Он прижал ее к себе так сильно, что ей было больно, но она тянулась навстречу, вжималась в него всем телом, стремясь врасти, стать единым целым. Было не до поцелуев: обнять, ощупать родное лицо, руки, плечи, наглядеться в глаза, надышаться в губы. Бруни не сдержалась – разревелась, уткнулась в него лицом, царапая щеки о жесткую ткань мундира. Кай любил ее, держал в руках как свою, как нареченную – а она ведь распрощалась с ним навсегда!

Их обоих трясло, будто от лихорадки. Воздуха стало мало, не хватило бы и на одного, а их было двое – как один!

– Что с тобой? – спрашивала Бруни. – Что случилось, где ты был? Пресветлая…

– Милая, маленькая моя… У меня ладони болели – так хотелось тебя обнять! Ничего мне не нужно, слышишь? Только чтобы ты была рядом!

– Но где ты был так долго?! – Матушка, взяв его за отвороты мундира, затрясла с той силой, на какую сейчас была способна. – Почему не приходил? Я решила: ты оставил меня… ради короны.

Кай посмотрел на нее так, будто она ножом его ударила. И снова притянул к себе, обнял, не давая вздохнуть.

– Глупая, – тяжело дыша, зашептал он, – ни одна корона не стоит сердца, а ты – мое сердце, моя душа, моя жизнь!

– Но почему ты не приходил?! – крикнула Бруни. Ей казалось, или они и вправду стали одним существом, чьи сердца стучали в унисон, чьи вдохи и токи крови держали один ритм?

Кай отстранился и неожиданно широко, совершенно по-мальчишески улыбнулся.

– Прости, любимая, – сказал он, – прости, что заставил ждать. Видишь ли, я сидел в тюрьме.

Она пораженно смотрела на него.

– И я не мог тебе написать, – раскаянно продолжил он, полез в карман и достал свою шкатулку Шепота… превратившуюся в пластинку с вдавленным красным камнем посередине.

– Что с ней произошло? – удивилась Матушка.

Пояснить Кай не успел.

– Ну хватит! – прозвучал знакомый голос.

В стене под картой открылась потайная дверь, из которой вышли его величество Редьярд Третий и Король Шутов, Повелитель Смеха, Господин Шуток и Хозяин Толп Дрюня Великолепный.

Кай напрягся, но Бруни из объятий не выпустил.

Король сел за стол и раздраженно смел шахматные фигурки с лежащей на нем доски. Со стуком иссушенных ветром костей они попадали на пол.

Дрюня только головой покачал, залез с ногами на подоконник и уставился в окно. Он казался таким безразличным и… серым, что у Матушки заболело сердце от дурных предчувствий.

– Прощайтесь, – приказал король. – Не буду я утруждаться, устраивая публичную казнь тебе, трактирщица. Заточу в монастырь – и дело с концом!

– Отец, нет! – Кай заслонил Бруни спиной, словно пытался закрыть от беды. – Со мной делай, что хочешь, отправляй в Гнилой лабиринт, коли пожелаешь, но ее не трогай!

В страшные шахты Драгобужья, прозванные Гнилым лабиринтом, за приемлемую плату королю гномьего народа ссылали преступников со всего материка.

– А тебя в изгнание, сынок, – ласково сказал Редьярд. – За пределы страны – пока не одумаешься! Или, – он задумчиво смахнул со стола и шахматную доску, пнув ее ногой, будто собачонку, – все-таки в Лабиринт?

Матушка вывернулась из сильных рук Кая и бросилась к столу.

– Послушайте! Он ничего не сделал, это я во всем виновата! – выпалила она в лицо его величеству, понимая, что подписывает себе приговор.

Дрюня кашлянул. Редьярд недовольно покосился на него и кликнул стражу.

– Его высочество обратно в тюрьму, – приказал он уже знакомому Бруни офицеру, – а девушку тайно доставить в Обитель Накусьвыксунской пустоши. Климат там болезненный, – он насмешливо посмотрел на Бруни, – долго тосковать по моему сыну не даст.

– Рэд… – подал голос шут.

– Отец! – тихо произнес Кай.

Офицер, обойдя стол, подошел к королю и что-то шепнул ему на ухо.

– Пусть побудут за дверью! – бросил тот. Дождался, пока гвардеец выйдет, и поднял глаза на застывшую у стола изваянием Матушку. – Никогда не смей орать на своего короля, девонька, – посоветовал он. – Это вредно для здоровья.

– Отец, умоляю! – Кай встал рядом с ней. – Я сделаю, что ты хочешь: взойду на трон, когда придет время, но пообещай мне, что не тронешь ее и пальцем!

– Да мне не будет жизни без тебя, понимаешь? – крикнула Матушка, развернувшись к нему и падая в его объятия. – Не будет!!!

Кай держал ее, бьющуюся в его руках раненой птицей, а на лице его застыло странное и страшное выражение.

– Рэд! – соскочив с подоконника, Дрюня подошел к королю. Низко наклонился и четко выговорил: – Дурак в этой комнате один, и это не я!

Тот собрался было ответить, однако в коридоре послышались шум, восклицания и ругань. Дверь распахнулась. На пороге возник широкоплечий красавец. Сопровождающий его запах перегара был так силен, что свежий воздух комнаты тут же сбежал в открытое окно.

– Папаня! – громогласно объявил он. – Эти Аркаешевы тестикулы не пускают меня пожелать тебе доброго утра!