Злой волк - Неле Нойхаус

– Есть какие-нибудь результаты по запросу о владельце автомобиля Бернда Принцлера? – спросила Пия Кая, поскольку беседа Крёгера, кажется, переросла в длительную дискуссию.

– К сожалению, здесь тоже тупик. – Кай сделал глоток кофе. Он был кофеманом и с утра до вечера пил иссиня-черный кофе, даже если тот был холодным. – Машина зарегистрирована на Принцлера, но по адресу его матери. Максимум, что мы можем ему вменить, это пропуск срока перерегистрации.

Пия вздохнула. Действительно, совершенно запутанное дело.

Майке Херцманн так и не перезвонила. Главный подозреваемый сбежал, второй подозреваемый продемонстрировал наглядный пример того, как легко в Германии спрятаться за абонентскими ящиками и фальшивыми адресами. Кажется, никто не знал, над чем трудилась Ханна Херцманн, а «Телеком» не торопился с детализацией телефонных звонков фрау Херцманн.

– Я здесь, – в голосе Крёгера чувствовалась нервозность. – Ненавижу, когда прокуроры вмешиваются в мою работу.

– Прокурор присутствует на обыске вагончика?

– Главный прокурор Фрей собственной персоной. – Крёгер фыркнул.

Они еще немного поговорили, и Пие опять позвонили. Надеясь, что это может быть Майке Херцманн, Пия ответила, хотя номер ей был незнаком.

– Пия? Это Эмма. Тебе удобно говорить?

Пие потребовалось несколько секунд, чтобы понять, кто звонит. Голос старой школьной подруги дрожал, как будто она вот-вот заплачет.

– Привет, Эмма, – сказала Пия. – Да, вполне. Что случилось?

– Мне… мне… нужно с кем-нибудь поговорить, – ответила Эмма. – Я подумала, может быть, ты можешь что-то посоветовать или знаешь кого-нибудь. Луиза, моя дочь, попала в больницу. И здесь… врач… ах, я даже не знаю, как сказать.

Она всхлипнула.

– Луиза… у нее… у нее повреждения, которые могут указывать на то, что она… была подвергнута сексуальному насилию.

– О господи!

– Пия, скажи, мы могли бы как можно быстрее встретиться?

– Да, разумеется. А если прямо сейчас? – Пия посмотрела на часы. Было около часа дня. – Ты знаешь ресторан «Гимбахер Хоф» между Келькхаймом и Фишбахом?

– Да, конечно, знаю.

– Я смогу быть там минут через двадцать. Мы выпьем кофе, и ты мне все расскажешь. Хорошо?

– Да, хорошо. Спасибо. До встречи.

– Пока. – Пия убрала телефон, встала и перекинула рюкзак через плечо. – Кай, представляешь, главный прокурор Фрей был только что на обыске вагончика Ротемунда.

– Меня это не удивляет, – ответил Кай, не отрывая глаз от монитора. – Это же Фрей в свое время отправил Ротемунда за решетку.

– Да что ты? Откуда опять ты это знаешь?

– Я читаю дела. – Кай поднял голову и усмехнулся. – Кроме того, я служил тогда еще во Франкфурте. Это было вскоре после того, как я опять начал работать с моим Хольцбайном. Это было сенсационное дело. Темные делишки прекрасного доктора Ротемунда. Пресса тогда по-настоящему раздула дело: Фрей и Ротемунд были однокашниками и друзьями, оба после второго государственного экзамена начали работать в прокуратуре, а потом Ротемунд перешел на другую сторону и стал адвокатом. Фрей мог бы вести процесс более сдержанно, но на пресс-конференции он буквально уничтожил своего старого приятеля. Я удивляюсь, что ты ничего об этом не знаешь.

– Я в то время исполняла роль домашней хозяйки, а свое свободное время проводила преимущественно в подвале Института судебной медицины, – напомнила ему Пия. – Ну, ладно. Я поеду быстренько что-то перекусить. Звони мне, если что.

Жара и жажда становились невыносимыми. Что это было? Уже начались галлюцинации? Или ее высохший мозг подшучивал над ней? Леония уже много лет жила в доме, которому насчитывалось почти двести лет, и в нем были толстые стены, обеспечивающие лучшую изоляцию, чем любые современные стиропоровые плиты, которые люди наклеивают сегодня на стены своих домов. Она по достоинству оценила это преимущество, потому что зимой здесь было тепло, а летом прохладно. Почему же сейчас здесь стояла такая жара? Пот стекал ей в глаза и жег, как огонь. Она дважды считала до трех тысяч шестисот, чтобы не потерять в темноте чувство времени и не сойти с ума. Она приехала домой без четверти четыре ночи, время от времени немного спала, но поскольку она не обмочилась, должно быть, прошло не больше пары часов. Хотя жалюзи были опущены, она могла определить, что солнце светило в правое окно лечебного кабинета, которое выходило на запад. Значит, сейчас была вторая половина дня. Четыре или пять часов. Она будет это знать точно, когда зайдет солнце.

Ее язык распух и чуть онемел. Она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь испытывала такую ужасную жажду. Она спрашивала себя – кто это сделал? Но еще больше ее занимал вопрос – почему? Чем она заслужила такое наказание? Голос по телефону сказал, что она нашла себе не тех друзей. Кого он имел в виду? Неужели это действительно связано с Ханной Херцманн или с этим делом, в которое она сама втянула Ханну? Но это были не друзья, а пациенты. Огромная разница.

Зазвонил телефон на ее письменном столе, и Леония вздрогнула.

«Леонияа-а-а-а… Ах, ты еще послушно сидишь на своем стульчике».

Звук этого гнусного, злорадного голоса на какое-то мгновение подавил ее страх и вызвал ярость. Если бы она могла, она бы на него наорала, сказала бы ему, какая он мерзкая свинья и садист. Даже если бы ей это ничего не дало, то хотя бы принесло облегчение.

«Ты, конечно, наслаждаешься теплом, да? Умирать приятнее в тепле, поэтому я включил тебе отопление».

Теперь было понятно, почему стояла такая невыносимая жара.

«Ты помнишь, что я рассказывал тебе о стадиях жажды? Я должен внести поправку. Чем выше температура, тем быстрее это произойдет. Я могу тебя успокоить. Тебе не придется мучиться три-четыре дня».

Тихий отвратительный смех.

«И ты ни разу не плакала. Ты действительно смелая. Неужели ты еще надеешься, что тебя кто-нибудь спасет?»

Откуда он мог знать, что она не плакала? Неужели этот тип ее видит? В такой темноте? Леония покрутила головой, пытаясь что-нибудь разглядеть, но было слишком мало света, чтобы увидеть что-то, кроме очертаний.

«Ты ищешь камеру, да? Я выдал себя. Знаешь, Леония, ты должна была умереть сразу. Но на свете, черт возьми, есть немало людей, которые платят чертовски большие деньги за то, чтобы посмотреть на DVD настоящую борьбу со смертью. Хотя этот фильм нам придется немного укоротить – кто захочет двадцать четыре часа лицезреть такую уродливую корову, как ты, извивающуюся на своем стуле?» Голос был глухой, бархатистый. Никакого акцента. В принципе, он был даже приветливым. «Зато конец будет наверняка грандиозным. Судороги, конвульсии… этого я тоже еще никогда не видел. Я предвкушаю большое удовольствие. Это так захватывающе, что тебя никто не найдет. Может быть, ты и не сгниешь, а высохнешь и превратишься в мумию».