Последняя звезда - Рик Янси

Я промок до костей, температура воздуха – плюс два-три градуса, но мне не холодно. Я отлично себя чувствую, даже нога не болит.

Переливающаяся зеленая оболочка корабля заслоняет звезды. Теперь я вижу только ее и отраженный свет солнца. Какого она там размера? Вроде бы говорили, что от хвоста до хвоста примерно как Манхэттен. Сердце бешено колотится. Дыхание прерывистое, изо рта вырываются белые клочки пара. Я здесь закоченею. Не помню, чтобы когда-нибудь так мерзла.

Дрожащими пальцами выуживаю из кармана гранулу. Она выскальзывает и плавно кружит в воздухе, как приманка в пруду. Ловлю со второй попытки и крепко сжимаю в кулаке.

Проклятье, как же холодно. Зуб на зуб не попадает. Я не могу собраться с мыслями. Что еще? Что я не успела сделать? Не так уж и много. Я теперь больше, чем мой совокупный опыт. У меня есть своя доля еще в десяти тысячах опытов.

Дело вот в чем: когда имеешь возможность увидеть себя чужими глазами, смещается центр тяжести. Это не меняет твой взгляд на себя, но изменяет твой взгляд на мир. Нет тебя. А есть все, кроме тебя.

«Во мне не осталось ненависти к тебе, – говорю я, обращаясь к кораблю-носителю. – Я больше тебя не боюсь. Я больше вообще ничего не боюсь».

И в этот момент в самом центре оболочки появляется и начинает расти черная дыра. Я направляюсь прямо в нее.

И кладу гранулу в рот.

«Нет, ненависть – не ответ».

Черная дыра становится все больше. Я падаю в темную яму, в пустоту, во вселенную, которая была еще до возникновения вселенной.

«Страх – не ответ».

Где-то во чреве корабля скатываются по желобам в пусковые отсеки бомбы величиной в двадцать раз больше, чем моя. Надеюсь, они еще там. Надеюсь, они еще не начали падать. Надеюсь, я не опоздала.

Капсула пересекает порог корабля-носителя и резко останавливается. Окно заиндевело, но я вижу, что снаружи есть свет, он блестит на ледяных кристалликах. У меня за спиной шипит открывающий механизм. Я должна подождать, пока распахнется люк. Потом я должна встать. Потом я должна развернуться и встретиться лицом к лицу с тем, что меня там ждет.

«Сейчас мы здесь, а потом мы уйдем, – сказал мне Эван. – И дело не в том, сколько мы здесь пробудем».

Нас ничто не разделяет. Не существует границы, где кончаюсь я и начинается он.

Все неразделимо. Я сплетена со всем миром, от поденки до далекой звезды. Для меня не существует границ, я безгранична, я открываюсь миру, как цветок открывается навстречу дождю.

Я больше не чувствую холода. Руки семи миллиардов обнимают меня.

Я встаю.

«Боже, мирно засыпая…»

Делаю последний вдох.

«Когда утром я проснусь…»

Крепко сжимаю зубы. Гранула лопается.

«Укажи мне путь к любви».

Я выхожу наружу и выдыхаю.

Дохожу до гравиевой дорожки, которая идет вдоль охранного ограждения, и тут над горизонтом вспыхивает солнце. Нет, это не солнце, если только оно вдруг не решило взойти на севере и не поменяло свой золотой окрас на зеленый. Резко разворачиваюсь вправо и вижу, как одна за другой гаснут звезды. Их стирает с неба ослепительная вспышка на горизонте. Взрыв в верхних слоях атмосферы заливает землю с севера потоками ослепительно-зеленого света.

Моя первая мысль – о детях. Я не знаю, что происходит, и не связываю запуск ракеты с базы с фантастически яркой вспышкой на севере. Мне и в голову не приходит, что впервые за очень долгое время весы качнулись в нашу пользу. Если честно, когда я увидел свет, я подумал, что они начали бомбить. Что я стал свидетелем первого этапа уничтожения всех городов Земли. Мысль о том, что корабль-носитель может быть уничтожен, даже не мелькнула у меня на радаре. Как его можно уничтожить? Он недостижим, как Луна.

Я медлю и все не могу решить, что делать: идти дальше или возвращаться обратно. Но зеленый свет скоро тускнеет, небо снова становится розовым, из леса ко мне не бегут перепуганные насмерть дети. Я решаю идти дальше. Я верю в Наггетса. Он не покинет пост до моего возвращения.

Спустя десять минут после входа на территорию базы обнаруживаю первое тело. Их тут немерено. Это место превратилось в могильник. Иду по полям, усеянным мертвыми телами. Они лежат группами по шесть-десять штук. Трупы скрючены, лица искажены. Я останавливаюсь возле каждого скопления. Высматриваю два лица. Я не спешу, хотя внутренний голос не устает подгонять: «Быстрее! Быстрее!» Я смутно припоминаю, что случилось в лагере «Приют». Не забыл о том, как Вош намеревался пожертвовать всей деревней ради ее же спасения.

Возможно, все это сотворила вовсе не Рингер. Вполне может быть, что это Вош наконец сделал свой выбор.

Проходит несколько часов, прежде чем я добираюсь до дна этой ямы смерти.

Когда я открываю дверь в коридор, она с трудом приподнимает голову от пола. Наверное, я выкрикнул ее имя. Не помню.

Еще я не помню, как переступал через тело Воша, хотя точно переступал, он же лежал у меня на пути. Я задел ботинком дистанционный переключатель, и он отлетел в сторону.

– Уокер… – выдохнула Рингер и показала в конец коридора. – Я думаю, он…

Я качаю головой. Она ранена и все равно думает, что меня может интересовать, жив он еще или нет. Я трогаю ее за плечо. Темные волосы щекочут мою ладонь. Ее глаза сияют, и этот яркий свет проникает мне в сердце.

– Ты нашел меня.

Я опускаюсь рядом с ней на колени. Беру ее за руку.

– Нашел.

– У меня сломан позвоночник, я не могу идти.

Я завожу руки ей под спину.

– Я тебя понесу.

Полуденное солнце заливает золотистым светом пыльные окна супермаркета. Внутри свет становится серым. У нас меньше часа, чтобы успеть добраться домой до темноты. День еще принадлежит нам, а вот ночь принадлежит койотам и стаям диких собак, которые бродят по берегам Колорадо и рыскают по окраинам Марбл-Фоллса. Я отлично вооружен и не люблю койотов, но мне не по душе стрелять в собак. Те, которые постарше, когда-то были домашними любимцами. Когда в них стреляешь, возникает чувство, будто отказываешься от надежды на спасение.

И дело не только в койотах и собаках. Пару недель назад, в самом конце лета, когда мы пересекли границу Техаса, Марика засекла беглецов из зоопарка. Они пришли на водопой в нескольких милях вверх по реке. Львица и два львенка. С того дня Сэм горит желанием устроить сафари. Он хочет поймать и приручить слона, чтобы потом разъезжать на нем, как Алладин. Или приручить обезьянку. Он у нас парень неразборчивый.

– Эй, Сэм! – кричу я в проход между стендами.