Дневник смертницы. Хадижа - Марина Ахмедова

Мы прошли еще немного, я не выдержала и обернулась. Махач уходил.

— Странный какой… — сказала Надира, она обернулась вместе со мной.

Не успели мы дойти до дома, как моя трубка загудела.

«Сегодня уезжаю в город. Буду ждать тебя там», — написал он.

Я хотела спросить его, зачем он будет ждать меня, если за него засватана Сакина. Я хотела спросить, чего он хочет — опозорить меня или жениться на мне. Я хотела знать, зачем он приехал и звал меня на родник. Я не спросила, потому что боялась ответов. Получается, я боялась правды. Мне хотелось, чтобы мое счастье не кончалось. Разве плохо, если я просто не хочу больше плакать? Я и не хотела, чтобы он меня обманул, я просто не хотела знать правду.

«Я приеду», — ответила ему я.

Никогда такого не было, чтобы в наш дом приходила Анна-Ханум. Но сегодня она пришла именно к нам. Когда при виде Анны-Ханум бабушка поднялась с подушки, у нее было такое лицо, будто кто-то сзади ударил ее ногой под зад. Но бабушка быстро пришла в себя и сделала сладкое лицо.

— Салам алейкум, — сказала Анна-Ханум, идя от порога к бабушке.

— Алейкум салам, — ответила бабушка, протягивая к ней руку.

Бабушка плотно слепила губы и растянула их до ушей. Они обнялись. Усаживаясь на подушку снова, бабушка оглядывала комнату — нет ли там чего важного, что Анна-Ханум могла бы сглазить. Когда бабушкин взгляд упал на станок с незаконченным ковром, ее рот превратился в нитку.

Надира ломала лепешки, я наливала чай. Мы переглядывались — что этой сплетнице понадобилось у нас?

— Как поживаешь? — сладко спросила бабушка, хотя мы знали, что, если бы бабушка могла закрыть дверь нашего дома от Анны-Ханум на сто замков, она бы это сделала.

— Да что обо мне говорить. — Анна-Ханум вздохнула и потерла острые колени, которые торчали из ее клетчатой юбки. — Все по-старому.

Бабушка не сводила глаз с ее узкого лица. Наверное, с таким лицом, какое было у бабушки, сидят на бочке с порохом, которая может в любую секунду взорваться. Я бы расхохоталась, если бы не чувствовала, что Анна-Ханум пришла из-за Махача.

Анна-Ханум налила из чашки чай в блюдце и стала пить мелкими глотками, вздыхая. Бабушка смотрела на нее, продолжая улыбаться.

— По селу разные слухи ходят, — наконец сказала Анна-Ханум.

Бабушка выпрямилась, а Надира подошла ближе.

— Какие слухи, Анна-Ханум? — тихо спросила бабушка.

— Про Махача Казибекова…

Услышав его имя, я отошла в тот угол, где была тень, чтобы никто не мог хорошо разглядеть моего лица.

— Все судачат, зачем он приехал, — продолжила она. — Один, без матери, без отца. Что ему тут одному делать?

— Валла, не знаю, — отозвалась бабушка. — Мы с ними не родственники. Откуда нам знать?

— Все говорят, он кого-то увидеть сюда приехал. — Анна-Ханум бросила взгляд в мой угол.

— Ну-ну… — Бабушка пододвинулась к ней и выставила ухо. — Кого?

— Ты, Хадижа, с ним в одном университете учишься. Скажи, ты никогда его не встречала? — напрямую спросила меня Анна-Ханум.

У бабушки глаза стали как блюдца, в которые она налила чай, чтоб остудить.

— Встречала, — сказала я, смеясь. — Я видела, как он к нам на факультет приходил к одной девушке. Кажется, она за него засватана. Махача весь университет знает — он самый красивый из парней, и богатый вдобавок.

Не знаю, как мой язык повернулся такие слова сказать. Не знаю, откуда во мне взялись силы смеяться, отвечая Анне-Ханум. Если бы я сказала, что его никогда не видела, она бы мне не поверила, и бабушка начала бы меня подозревать, а все село — трепать, что Махач приехал из-за меня. Языки далеко уводят, через день они бы так меня опозорили, что, если бы даже я оставалась чистой, как снег на вершине Шалбуздага, люди все равно стали бы видеть на мне черноту. Так у нас в селе работают языки — потом ни за что не отмоешься, никакими деньгами себе доброе имя не вернешь.

Анна-Ханум выдула из блюдца весь чай, вытерла ладонью губы, сморщила их. Вот так тебе, сплетница ты такая, не думай, что ты тут самая умная, в мыслях смеялась я над ней. Бабушка расслабилась. Анна-Ханум встала и отряхнула колени как будто от крошек, хотя она не стала брать с клеенки ни пряников, ни печенья. Что к ее коленям могло прилипнуть, кроме ее собственных липких сплетен?

— Ты смотри какая. — Бабушка сузила глаза, когда, проводив Анну-Ханум, вернулась со двора. — Клянусь, ее язык не знает отдыха. Эта женщина когда-нибудь умрет от своего любопытства. Есть она не может, пока все не разнюхает. Сама уже худая, как палка. Клянусь, от любопытства она сохнет.

— Хорошо ей Хадижа ответила, — сказала Надира. — Она, наверное, думала из-за Хадижи он тут, раз совпало, что они в одно время приехали.

Они с бабушкой захохотали.

— Клянусь, я тоже сначала испугалась, что она к этому ведет, — сказала бабушка.

Вечером, когда дедушка вернулся с годекана, за ужином она рассказывала ему:

— И, значит, заходит она, я как сидела, чуть не упала. Астагфирулла-астагфирулла! Каким нечистым ветром тебя сюда принесло? Аха-ха-ха-ха, значит, дальше что было, слушай. Она тут садится, напротив меня, вот туда, где ты сидишь, а я смотрю на нее, глаз у нее такой весь черный, еще шепчет она что-то про себя. Ну, думаю, точно она мне сейчас тут на все порчу наведет, за тем и пришла. Мы потом с Надирой, клянусь тебе, все углы посмотрели, как бы не подкинула она нам чего. Она стала у Хадижи спрашивать — не знает Хадижа Махача Казибекова? Намекала на что-то…

— А? — Дедушка поднял голову. — На что намекала?

— Что как будто Махач из-за Хадижи приехал. — Бабушка снова засмеялась. — Валла, до чего эти языки только не договорятся. Все село знает, что ему уже засватали невесту. Даже если бы не засватали, Казибековы никогда бы в нашу сторону не посмотрели. Кто мы перед ними? Только через свой труп генерал бы разрешил сыну с нами породниться.

— Я сам! — крикнул дедушка и закашлял, было слышно, как у него в груди что-то булькает. Дедушка кашлял, закрывая рот рукой, и крутил головой. Каждый раз, как из его груди выходил новый кашель, он наклонялся к полу. — Я сам трупом лягу, свою внучку за них не отдам, — сказал он, когда перестал кашлять, и ударил себя в грудь. Его глаза сильно слезились. — Моя внучка — лучше нее никого нет. Посмотри, какая она красавица, умная, учится, хозяйка. И что мне этого генерала бумажки по сравнению с моей внучкой? Кто они такие? Пусть спасибо скажут. Пришли бы, я бы еще сам им отказал. Посмотрели бы…

— Самурхан, — сказала бабушка и покачала головой, она редко называла дедушку по имени. — Давай бросай курить, а? Смотри, как ты кашляешь. Давай, хватит целый день со стариками на годекане сидеть, простываешь ты только там.

— Э-э-э, что ты мне рассказываешь, — дедушка шумно вздохнул красным носом. — Дома сяду, какая это жизнь?