Уэллс. Горький ветер - Дмитрий Даль

Мне было жалко Чарльза Стросса. В сущности, он был хорошим парнем, профессионалом сыскного дела, которому не посчастливилось встретить на своем жизненном пути Гэрберта Уэллса. Быть может, если бы этого не произошло и он никогда не стал бы человеком-невидимкой, то и не открыл бы в себе синдром Стивенсона, который навсегда изменил его жизнь. Судьба – коварная злодейка, она играет людьми, как безвольными куклами, которые призваны в этот мир, чтобы ее увеселять. Думаю, и моя встреча с Уэллсом была не случайна. Хотелось бы верить, что она не приведет к столь плачевному результату, как бедного Чарльза Стросса.

Гэрберт тоже винил себя в его падении. Он ничего не говорил, но было видно по его потухшим глазам и пропавшему интересу к исследованиям, которые он отложил на несколько дней. Даже к машине времени он не приближался, хотя мне было безумно интересно понаблюдать за этими экспериментами. Уэллс дал мне увольнительную на несколько дней, посоветовал провести их с пользой для общего дела, и если мне нужна «Стрекоза» для моих исследований, то она в полном моем распоряжении. Он только попросил меня больше не плодить песочных людей и другие побочные эффекты научных изысканий.

Я не хотел возвращаться к экспериментам. События последних дней изрядно меня вымотали, к тому же я постоянно размышлял о Флумене, который хранил подозрительное молчание. Жди беды. Поэтому первый день я провел в доме на Бромли-стрит, занимаясь словесными перепалками со Штраусом, который любил поворчать обо всем на свете.

Мы поспорили о молодом поколении, которое, по мнению Штрауса, в подметки не годится его школьным товарищам. Вот тогда были времена, люди, а сейчас так, слякоть весенняя. Я возражал ему, что люди всегда одни и те же, независимо от научно-технического прогресса. Штраус горячился, размахивал руками и негодовал, как будто своими рассуждениями я отбирал у его поколения все заслуженные регалии.

На шум наших споров в кухню заглянул Портос, окинул нас недовольным взглядом, потерся о ножку стола, прошел к подоконнику, разлегся под ним, а через мгновение, когда мы посмотрели на место лежки кота, там была только дождевая лужица, в которой плавала долька лимона.

Привычный к подобным волшебным превращениям, Штраус убрал дольку лимона и вытер лужицу, все это время продолжая меня воспитывать.

После поколенческого спора Штраус завел разговор о пчеловодстве, которым он мечтал заняться после того, как выйдет в отставку. Я возражал ему, что даже если ему и суждено выйти в отставку, то дальше «Стрекозы», где ему уготована почетная пенсия и место на деревенском кладбище, ему ничего не светит.

Не знаю, почему мне так нравилось спорить со Штраусом, но и он, кажется, получал от этого процесса удовольствие. Таким образом мы коротали время, пытались отрешиться от тех тягостных мыслей, что крутились вокруг несчастной судьбы Чарльза Стросса, который, несмотря на то что был невидим, теперь еще к тому же и был обречен провести остаток дней своих в Бедламе.

Время от времени мы отвлекались, пили вкусный цейлонский чай. В это время Штраус рассказывал мне о правильном меде и о том, какие пчелы его дают.

Пару раз к нам заглядывал Уэллс, хмурился, но ничего не говорил. Он делал вид, что ему нужен тростниковый сахар, холодный чай и зачем-то оливковое масло. Вечером мы со Штраусом решили играть в шахматы, но очень скоро углубились в споры о сакральной функции королевы на игровом поле, в образе которой древние индусы зашифровали значение праматери для народов земли. Я настаивал, что королева является шахматным воплощением богини Кали, в то время как Штраус утверждал, что королева – это просто королева, и не стоит заострять на ней внимание.

Разошлись мы поздно вечером, когда в окнах Уэллса уже не горел свет, довольные проведенным временем. Я отправился к себе на Бейкер-стрит. На следующий день у меня были небольшие планы. Я собирался нанести визит Джулио Скольпеари и проведать его физическое состояние. Все-таки не каждый день на дневной свет появляется песочный человек. Это интереснейшее научное явление требовалось тщательно изучить и запротоколировать. Я ожидал, что встречу у Джулио сопротивление, все-таки непривычно да и неприятно быть подопытным кроликом, но я не был готов к тем боевым действиям, свидетелем которых стал.

* * *

Все-таки удивительный человек Джулио Скольпеари. Он начинал как подсобный рабочий в ремонтных мастерских, в которых в ту пору собирались и ремонтировались частные конные коляски, а также по специальным заказам восстанавливались городские омнибусы, которые решали транспортные проблемы на улицах Лондона, но вследствие большого количества перевозимых пассажиров быстро приходили в негодность и ломались. Два десятка лет он учился всем особенностям профессии у мастера Огюста, а потом постепенно стал его правой рукой и обучался управлять мастерской. Прошло время, и Джулио выкупил мастерские у своего наставника, когда тот одряхлел, потух взором, перестав интересоваться чем-либо, кроме вечернего пива в соседнем пабе «Бычий хвост», а затем и утреннего пива, поскольку до вечера ждать было долго. Несмотря на то что мастерские больше не принадлежали мастеру Огюсту, Джулио продолжал заботиться о нем, выплачивал ему пожизненную ренту, а в пабе «Бычий хвост» мастер Огюст имел неограниченный кредит, который полностью покрывался благодарным учеником. Когда мастер Огюст умер на девяностом году жизни, в мастерских уже вовсю ремонтировались автомобили, собирались по частным заказам различные механизмы и детали для таких безумцев, как я и Уэллс.

Я отправился в мастерские Джулио Скольпеари, решив, что утром я могу застать его только там.

Подъезжая к мастерским, я услышал грохот, который раздавался где-то в районе ремонтных ангаров. Мне почудилось, что это подъехали грузовые вагоны с металлическим ломом и неутомимые грузчики разгружают их, но откуда здесь взяться железной дороге, да к тому же с трезвыми грузчиками, не страдающими от голода и тремора рук? Я прислушался, и грохот расслоился на несколько десятков звуковых дорожек, записанных каждая в отдельной звуковой бороздке граммофонной пластинки. Похоже, возле мастерских кипела заварушка, одна из тех бандитских разборок, о которых с придыханием рассказывали в пабах подвыпившие работяги, а полиция всегда приезжала к завершению стрельбы. Очень хотелось повернуть назад и утопить педаль газа до упора, чтобы уличная война не нагнала меня волной. Но я все-таки с собой справился и решил подъехать поближе, посмотреть, что там происходит. На всякий случай я притормозил, чтобы достать револьвер, который положил себе на колени. Не знаю уж, почему я так поступил. Ведь участвовать в чужих разборках я совсем не собирался. Но одного револьвера мне было мало, и я достал заморозчик, который лег рядом. Теперь в случае необходимости я мог стрелять с двух рук.

Я сразу оценил расстановку сил на игровой карте, стоило мне только свернуть к ремонтным ангарам. Мастерские Джулио Скольпеари были осаждены вооруженными людьми. Прибыли они на трех грузовых автомобилях, которые теперь служили им укрытием и огневыми точками. Люди Скольпеари закрылись в ангарах, откуда через окна и двери вели ответный огонь. Кто бы ни напал на Джулио, они не спешили штурмовать укрепления, заняв выжидательную позицию. Долго в окопах они не просидят. На полноценную блокаду им не хватит ни времени, ни сил. Нападавшие были в коричневых твидовых пальто, из-под которых выглядывали твидовые пиджаки, черные ботинки на высокой подошве, головы их прикрывали кепки-восьмиклинки. Вооружены они были револьверами, из которых хаотично палили в сторону ангаров, не сильно прицеливаясь и не жалея патронов, которых у них было в избытке. Из грузовиков на землю сбросили несколько ящиков с патронами, и бойцы время от времени подбегали к ним, чтобы перезарядить оружие, да распихивали бумажные пачки с боеприпасами по карманам.