Природа зверя - Луиз Пенни

Гамаш кивнул: Брайан говорил ему об этом.

Арман обратил внимание, что перед агентом Коэном на столе текстом вниз лежит листок бумаги. Вероятно, молодой агент многое перенял у Жана Ги Бовуара.

– Семья Гийома Кутюра из этого района, – сказал агент Коэн. – Он построил дом на части принадлежащей ему земли. Других родственников не осталось. Он вышел в отставку в девяностые годы. – Пальцы Коэна сместились к низу листа. – Умер в две тысячи пятом. От рака. Но перед уходом на пенсию он занимался увлекательной работой.

– Он был инженером, – сказал Гамаш. – Антуанетта говорила, что он строил развязки. Работа не скучная, но и увлекательной я бы ее не назвал.

Адам Коэн перевернул лист.

Гамаш увидел зернистую черно-белую фотографию, увеличенную с маленького снимка. На ней группка людей стояла перед чем-то похожим на трубу.

Гамаш надел очки и наклонился над фотографией.

– Вот Гийом Кутюр, – показал Адам Коэн.

Ничем не примечательный человек смотрел в объектив. На его лице застыла маниакальная улыбка. У него были прямые волосы, очки в толстой черной оправе, галстук, костюм плохо сидел на нем. Двое мужчин стояли по бокам от него. Один, в шапке, смотрел вниз и в сторону, а не в объектив, а второй казался скучающим, даже надменным. Нетерпеливым.

Гамаш почувствовал, как похолодели его щеки. Он оторвал взгляд от фотографии и увидел сияющие глаза агента Коэна.

Потом Арман снял очки и перевел взгляд с Бовуара на Лакост.

Они торжествующе смотрели на него. И у них имелись на то причины.

– Voilà, – сказала Лакост, ставя палец на неприветливое лицо третьего человека. – Вот она, связь.

Гамаш глубоко вздохнул, пытаясь осознать увиденное:

– Гийом Кутюр знал Джеральда Булла.

– Более того, сэр, – подхватил агент Коэн. – Фотография взята из некролога доктора Кутюра. Не из газетного некролога, а из номера «Наши выпускники» Университета Макгилла.

– Гийом Кутюр окончил Университет Макгилла? – спросил Гамаш.

– Нет, он выпускник Монреальского университета, – ответил Коэн. – Но он работал в Макгилле.

– На какой кафедре? – спросил Гамаш.

– Доктор Кутюр был инженером-механиком, – сказала старший инспектор Лакост. – Но его откомандировали на кафедру физики для работы в Стратосферном исследовательском проекте.

– СИП, – сказал Адам Коэн и откинулся на спинку стула, но тут же решил, что это может показаться вольностью, и снова наклонился над столом. – Предшественник «Проекта „Вавилон“».

– Дядюшка Антуанетты работал с Джеральдом Буллом, – подытожил Гамаш.

Обед начался с яблочного супа с пастернаком, приправленного маслом, настоянным на грецком орехе.

– Рецептом со мной поделился Оливье, – сказала Рейн-Мари, выключая свет в кухне.

Она зажгла свечи; не столько для того, чтобы создать романтическую атмосферу для нее и Армана, Изабель, Жана Ги и молодого Коэна, сколько ради спокойствия, которое наступало в полутьме чайных свечей и маленьких мерцающих огоньков. Если разговор шел на тему грубую, то пусть хоть атмосфера будет мягкой.

Они пришли на обед в дом Гамашей и продолжили разговор, начатый в оперативном штабе.

– В доме Антуанетты обнаружились какие-нибудь свидетельства того, что ее дядюшка работал с Джеральдом Буллом? – спросил Арман.

– Ничего, – ответил Жан Ги. – Там даже нет никаких свидетельств того, что у нее был дядюшка. Nada[52]. Ни фотографии, ни открытки. Никаких частных бумаг. Если бы мы не узнали, что Гийом Кутюр был дядюшкой Антуанетты и когда-то жил там, то по содержимому дома мы бы никогда об этом не догадались.

Гамаш проглотил две ложки супа. Суп имел спокойный, простецкий и чуть сладковатый вкус.

– Великолепно, – сказал Арман, посмотрев на Рейн-Мари, хотя мысли его витали где-то далеко.

– Некоторые люди не испытывают тоски по прошлому, – заметила Лакост. – У меня отец такой. Не хранит ни писем, ни бумаг.

– Может быть, Антуанетта хотела, чтобы дом стал только ее домом, – предположил Жан Ги. – Господь свидетель, она была довольно эгоцентричной особой. Вещи дядюшки могли не устраивать ее в обретенном поместье.

– Вообще ни одной фотографии? – спросила Рейн-Мари. – Они, вероятно, были близки, если он завещал ей дом. А она не оставила в нем вещей дядюшки? Похоже на зачистку.

Арман согласился с Рейн-Мари. Это напоминало чистку более глубокую, чем требуется человеку, который просто хочет устроить свое гнездышко.

– Может быть, этим и занимался убийца, – сказала Изабель. – Хотел уничтожить все следы связей между доктором Кутюром и Джеральдом Буллом.

Гамаш вспомнил свой сегодняшний разговор с Мэри Фрейзер. И досье КСРБ, которое она пыталась спрятать от него. Но зачем прятать досье на Джеральда Булла? Любой счел бы естественным наличие у КСРБ такого досье.

Она пыталась скрыть имя на папке, потому что оно удивило бы Гамаша. И Гамаш теперь догадывался, чье имя там было. Он ошибался. Мэри Фрейзер держала в руках досье не Джеральда Булла, а Гийома Кутюра.

– Скорее уж убийца искал что-то такое, что, по его мнению, доктор Кутюр мог держать у себя дома, – возразил Бовуар.

– Чертежи «Проекта „Вавилон“», – предположила Лакост. – Не поэтому ли убили Антуанетту? Убили за то, о существовании чего она даже не подозревала?

– Но зачем Гийому Кутюру хранить у себя чертежи? – спросил Бовуар. – Не думаю, чтобы Джеральд Булл мог их кому-то доверить.

– Может быть, доктор Кутюр похитил их у Булла, – сказала, размышляя вслух, Лакост.

– Ну хорошо, пусть он их похитил. И что? – спросил Бовуар. – Он просто прятал их у себя дома? Почему не продать, если они такие ценные?

– Наверное, он таким образом пытался предотвратить создание еще одной пушки, – сказал Коэн.

– Тогда почему их просто не уничтожить? – спросил Бовуар. – Зачем их хранить?

– Мы не уверены, что он их хранил, – напомнила Лакост. – Мы почти не сомневаемся, что он их не продал, ведь больше не было изготовлено ни одной пушки. Но он вполне мог их уничтожить. Мы не знаем, и убийца тоже не знал.

– Однако из этого вытекает, что убийца знал о связи между дядюшкой Антуанетты и Джеральдом Буллом, – заметила Рейн-Мари. – Почему же он не начал искать чертежи раньше? Почему именно сейчас?

– Потому что сейчас обнаружилась пушка, – ответила Лакост. – Вот вам катализатор. Прежде чертежи ничего не стоили. Но когда нашли рабочую модель…

– Чертежи стали бесценны, – закончила мысль Рейн-Мари. – Я понимаю.