Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни

Стены и потолок были богато украшены золоченой лепниной с элегантными завитками, типичными для стиля барокко. Время окрасило их в красный цвет.

Бруно пересек спальню, направляясь к внутренней двери, обитой темной парчой и почти сливавшейся со стеной, нажал скрытую пружину, и дверь открылась. Он вошел в ванную, переделанную дедом в 1920 году и с тех пор не менявшуюся. Ванну из светло-зеленого оникса поддерживали два белых эмалевых лебедя с позолоченными клювами. Раковина тоже была выточена из оникса, краны в форме маленьких лебедей выпускали воду из клювов. Стены и пол были украшены мозаичным орнаментом из озерных водорослей и цветов лотоса. В цветовой гамме господствовал золотой тон.

Это была самая великолепная ванная комната, какую Бруно когда-либо приходилось видеть, он был уверен, что в мире просто не существует более прекрасной, не столько из-за ее роскоши, сколько благодаря проявленному старым бароном изысканному вкусу.

Он разделся, бросив на полу одежду, которой не снимал с момента отъезда из Умпоте. Кто-то уже позаботился наполнить ванну чуть теплой водой с ароматной пеной. Он погрузился в воду, наслаждаясь разливающимся по телу ощущением довольства, закрыл глаза, чтобы полнее ощутить благотворное воздействие бодрящей ванны, и вновь подумал, что всего лишь десять дней назад прибыл в Сен-Тропез с намерением приятно отдохнуть.

* * *

Это короткое время вместило в себя все: от гибели Маари до тайного отъезда из Бурхваны, продолжавшегося два дня и две ночи. Карин доверила ему свою любовь, и теперь, когда прекрасная принцесса с янтарными глазами покинула его навсегда, он испытывал мучительное чувство вины.

Кто-то хочет завладеть золотыми и алмазными рудниками Асквинды. И для достижения этой цели кто-то охотится за его головой. Бруно не спал сорок восемь часов, а теперь от него требовалось в самый короткий срок разработать действенную стратегию.

Он вышел из ванны освеженным и бодрым, в гардеробной его уже ждала чистая, выглаженная одежда. Вернувшись в спальню, он закурил сигарету, сел в кресло, снял телефонную трубку и набрал номер коммутатора международной связи.

– Международная, – отозвался чей-то металлический голос.

– Я ищу Альдо Паолетти, – властно сказал Бруно.

– Передаю трубку, – интонации робота на другом конце провода сменились заинтересованностью, почти любезностью.

– Паолетти слушает, – вмешался новый голос, говоривший с неподражаемым сицилийским акцентом, лишь чуть смягченным благодаря профессиональным навыкам.

– Говорит Бруно Брайан. – Он нашел нужного человека с первой попытки и подумал, что ему везет.

– К вашим услугам, – ответил Паолетти, служащий «Италкейбл», которого Барон хорошо знал. Его деловые качества были выше всяких похвал.

– Мне нужно немедленно переговорить с Абу-Даби.

– Кого попросить к телефону?

– Шейха Адмада бен Юсефа.

– Если его не будет на месте?

– Передайте ему, что Бруно Брайан должен с ним связаться. Это очень срочно.

– Можете на меня рассчитывать.

Бруно повесил трубку. Он знал, что через десять минут будет говорить со своим старым товарищем по университету Беркли.

Старик с длинной бородой, такой же белоснежной, как и его широкий «дисдаш», вошел в княжеский шатер, где шестеро мужчин сидели по-турецки на толстом ковре с изящным орнаментом и вели мирную беседу. Все они были в традиционных белых одеждах и отличались друг от друга только разноцветными «кефи», повязанными на голове. Все пили жасминовый чай, и никто не обратил особого внимания на вошедшего.

Старик приблизился к самому молодому из присутствующих и обратился к нему вполголоса.

– Шейх Юсеф, – проговорил он, – твой американский друг Бруно Брайан звонит тебе из Италии.

Шейх принес свои извинения, поднялся и вышел из шатра. Он был высок ростом и крепок, с характерной арабской бородкой и висячими усами, скрывающими обаятельную улыбку, красивым орлиным носом и большими выразительными глазами под густыми бровями. На его лице под напускной иронией читалось дружеское участие и преданность. Из-под «кефи» с рисунком в виде красных листьев на белом фоне выбивалась прядь волос, уже посеребренных сединой.

Юсеф подошел в своему «Рейнджроверу», охраняемому двумя часовыми с ручными пулеметами. Рядом с местом водителя находился радиотелефон, соединенный спутниковой связью с Европой и Америкой. Молодой арабский принц сел в машину и широко улыбнулся, блеснув белыми и крепкими зубами, будто смотрел прямо в лицо далекому невидимому собеседнику.

– Слушаю тебя, друг, – сказал он. Ни для кого другого, даже для своей прелестной жены, шахини Музы, Адмад Юсеф не прервал бы беседы со старейшинами племен.

– Скажи мне, что твоя жена и дети здоровы, – начал Бруно, – чтобы я мог сразу же перейти к делу. – Он был настроен обсуждать серьезные проблемы, но невольно вспоминал беззаботные далекие годы.

– Мы все здоровы. Представь себе, иногда даже находим время поговорить о тебе. – Юсеф знал, что его друг позвонил неспроста.

– Я должен рассказать тебе одну историю, Юсеф. – Бруно избрал светский, салонный тон, чтобы сообщить другу о последних событиях.

– Великосветские сплетни приводят меня в восторг. – Юсеф спросил себя, принял ли Бруно все необходимые меры предосторожности, и решил, что его друг по части осмотрительности заткнет за пояс любого араба.

С тех пор как в 1976 году, тридцати двух лет от роду, он стал ближайшим помощником министра нефтедобывающей промышленности Объединенных Эмиратов, Юсеф лишь изредка встречался с Бароном, но дружба, завязавшаяся во время учебы в Беркли, когда они жили в одной комнате, осталась крепкой. Дружески настроенный к Западу, где он долго жил и где сходились многие его деловые интересы, Юсеф был теснейшим образом связан с добычей нефти, однако эта связь не отдаляла его от родных корней и традиций его народа. Ему приходилось жить в роскошных дворцах из стекла и бетона, но в душе он оставался кочевником, и сердце его было навеки отдано золотым пескам пустыни и черному бедуинскому шатру, в котором по воле отца он прожил два года.

Великий шейх Зияд хотел, чтобы его сын на деле приобщился к подлинной культуре, познал радость жизни и смирение труда, чтобы он был воспитан в уважении к старшим, к традициям и обычаям своего народа.

Став взрослым, Юсеф изучил светлые и темные стороны Востока и Запада, но лучше чувствовал себя в кочевом шатре, чем в доме с бассейном. Та же духовная жажда, что заставила его прилежно изучать Коран, теперь толкала его к общению с бедуинами-кочевниками, которые говорили на языке предков и придерживались заветов бессмертной мудрости.

Несколько месяцев назад, увидевшись с Бруно в Вашингтоне на международной конференции нефтепроизводителей, Юсеф признался: «Если бы это зависело от меня, я завернул бы кран «черного золота». Я хотел бы вернуться к тем временам, когда мой народ не знал, что под песком пустыни таится богатство. Нефть когда-нибудь иссякнет. Что же тогда останется людям пустыни, кроме потребностей, навязанных иным образом жизни?»