Модеста Миньон - Оноре де Бальзак

Вечером Модеста уединилась с обер-шталмейстером в уголке гостиной: она хотела положить конец домогательствам, которых не могла больше поощрять, не потеряв к себе уважения.

— Если бы вы знали меня лучше, герцог, — сказала она, — вы поняли бы, как я тронута вашим вниманием. Но именно потому, что я глубоко уважаю ваш характер и высоко ценю такое сердце, как ваше, мне не хотелось бы задеть ваше самолюбие. Перед вашим приездом в Гавр я всей душой и навсегда полюбила человека, достойного любви, хотя для него моя привязанность еще тайна. Но знайте, — скажу вам откровеннее, чем обычно говорят девушки, — что, не будь я связана этими добровольными узами, мой выбор пал бы только на вас, так много я нашла в вас благородных, прекрасных качеств. Несколько слов, вырвавшихся у вашей сестры и тетушки, заставили меня начать этот разговор. Если вы найдете нужным, то завтра же, до начала охоты, мать вызовет меня под предлогом серьезного своего недомогания. Без вашего согласия я не хочу присутствовать на празднестве, устроенном вами, тем более что я могу выдать свою тайну и огорчить вас, затронув вашу законную гордость. Зачем я приехала сюда? — спросите вы меня. Я не могла не принять приглашения. Будьте великодушны и не вменяйте мне в вину вполне естественное любопытство. Вот самое щекотливое из того, что мне хотелось вам сказать. В моем отце и во мне самой вы приобрели друзей более верных, нежели вы полагаете. Богатство было первой побудительной причиной, которая привела вас ко мне. Вот почему я хочу вам сказать (отнюдь не в виде утешения, хотя знаю, что из вежливости вы, конечно, выскажете мне, насколько вы огорчены), что папенька занялся болотами в Эрувиле; его друг Дюме считает это дело вполне возможным, и уже предприняты шаги для образования компании по осушению ваших земель. Гобенхейм, Дюме и мой отец готовы вложить полтора миллиона в это предприятие и обязуются собрать недостающую сумму среди других капиталистов. Им нетрудно будет это сделать, поскольку всем внушит доверие их серьезное отношение к делу. Итак, я не буду иметь честь стать герцогиней д'Эрувиль, зато почти уверена, что дам вам возможность избрать ее в тех высших сферах, к которым она должна принадлежать... Нет, нет, не перебивайте меня, — сказала она в ответ на жест герцога.

— Судя по волнению твоего брата, — говорила в эту минуту г-жа д'Эрувиль своей племяннице, — нетрудно догадаться, что у тебя уже есть сестра.

— Все это было мной решено, герцог, еще в день нашей первой прогулки верхом, когда я услышала от вас жалобы на положение ваших дел. Вот что я хотела вам сказать. В этот же день решилась и моя судьба. Хотя вы не нашли жены в Ингувиле, зато приобрели там друзей, если только вам угодно будет считать нас своими друзьями...

Эта маленькая речь, заранее обдуманная Модестой, была произнесена с такой сердечностью, что слезы выступили на глазах д'Эрувиля; он схватил руку Модесты и поцеловал ее.

— Останьтесь здесь на время охоты, — сказал он. — Мои поистине ничтожные достоинства приучили меня к таким отказам. Я принимаю вашу дружбу и дружбу полковника. Но прежде чем ответить на ваше великодушное предложение, позвольте мне обратиться к сведущим людям и убедиться, что осушение эрувильских болот не только не подвергнет риску ту компанию, о которой вы говорите, но и принесет ей доход. Вы благородная девушка!.. Мне очень горестно быть для вас только другом, но я стану гордиться вашей дружбой и докажу свою преданность на деле.

— Во всяком случае, герцог, пусть все это останется между нами. Если только я не заблуждаюсь, мой выбор будет известен после выздоровления матери, — я хочу, чтобы ее первый взгляд благословил моего суженого и меня.

— Я вспомнил, — сказал князь де Кадиньян, обращаясь в конце вечера к дамам, — что некоторые из вас намереваются охотиться завтра вместе с нами; поэтому считаю долгом предупредить вас: если вы хотите явиться в образе Дианы, то и встать вы должны, как настоящие Дианы, то есть с утренней зарей. Сбор назначен в половине девятого. Я встречал в своей жизни женщин, проявлявших больше мужества, чем мужчины, но мужества этого хватало ненадолго. Вам же потребуется немалая доля упорства, чтобы провести в седле целый день, за исключением краткой передышки, — тогда мы закусим наскоро, как настоящие охотники и охотницы. Ну, так как же? Остаетесь ли вы верны намерению проявить себя отважными наездницами?

— Что касается меня, князь, то я обязана это сделать, — тонко заметила Модеста.

— Я отвечаю за себя, — сказала герцогиня де Шолье.

— Я знаю мою дочь, Диана достойна своего имени, — прибавил князь. — Итак, вы все твердо стоите на своем?.. Но чтобы доставить удовольствие госпоже де Верней, ее дочери и всем, кто останется здесь, я постараюсь затравить оленя на берегу пруда.

— Не беспокойтесь, сударыни, охотничий завтрак будет сервирован в роскошной палатке, — сказал князь де Лудон, когда обер-егермейстер вышел из гостиной.

На следующий день рассвет предвещал прекрасную погоду. Небо было подернуто сероватой дымкой, но кое-где уже проглядывала чистейшая лазурь, а к полудню должно было совершенно проясниться, так как северо-западный ветер уже гнал прочь легкие хлопья облаков. Первыми выехали к месту сбора обер-егермейстер, князь де Лудон и герцог де Реторе, так как на их попечении не было дам. Удаляясь, они видели сквозь прозрачную пелену тумана башни и белую громаду замка, выступавшие на красновато-коричневом фоне листвы, — цвет, свойственный деревьям в конце ясной нормандской осени.

— Дамам везет, — сказал герцог де Реторе.

— О, несмотря на их вчерашнее хвастовство, я думаю, они предоставят нам охотиться одним, — ответил князь де Кадиньян.

— Да, не будь у каждой из них поклонника, — возразил герцог.

В эту минуту наши завзятые охотники (князь де Лудон и герцог де Реторе принадлежат к типу немвродов[111]и слывут лучшими стрелками Сен-Жерменского предместья) услышали громкий спор и поскакали галопом к месту сбора, назначенному у опушки леса Розамбре, на полянке, отличительным признаком которой была поросшая мхом пирамида. Вот чем был вызван этот спор. Князь де Лудон, страдавший англоманией, предоставил в распоряжение обер-егермейстера английский охотничий выезд. Таким образом, часть поляны занял главный доезжачий, молодой низкорослый англичанин, белокурый, бледный, с нахальным и флегматичным выражением лица; он немного говорил по-французски, а его одежда свидетельствовала об аккуратности, свойственной всем англичанам, даже принадлежащим к низшим слоям общества. Джон Бэрри был одет в кургузый узкий сюртучок из ярко-красного сукна с серебряными пуговицами, украшенными гербом де Верней, в белые рейтузы, сапоги с отворотами и полосатый жилет; его костюм дополняли галстук и черный бархатный плащ с капюшоном. В руке он держал небольшой арапник, а на левом боку у него висел на шелковом шнуре медный рог. Главного доезжачего сопровождали две большие охотничьи собаки, чистопородные борзые белой масти со светло-коричневыми подпалинами, длинноногие, остромордые, с узкой головой и маленькими, стоявшими торчком ушами. Этот доезжачий, самый известный в том графстве, откуда князь выписал его за большие деньги, управлял охотой в пятнадцать лошадей и шестьдесят породистых английских собак, которая стоила бешеных денег герцогу де Верней, хотя сам он не был большим любителем охоты, но прощал сыну это поистине королевское пристрастие. Остальные охотники с лошадьми держались на известном расстоянии, соблюдая полную тишину