Селфи с судьбой - Татьяна Устинова

– Понятно, – пробормотал Илья Сергеевич неизвестно зачем.

– Мысль о том, что дело может быть в дочери, мне в голову приходила, это точно. Лилия Петровна то и дело намекала, что у дочки проблемы. Но… как бы это сказать… ей нравилось, когда у её Лилечки возникали проблемы. Разумеется, не сами проблемы нравились, а нравилось их решать. В этом деле она была виртуоз!.. Лилия Петровна часто повторяла, что сейчас наконец заберёт дочь из Америки и всё устроит на свой лад. Нужно только отвадить от неё некоторых американских друзей. Собственно, я всё это написал и оставил для вас! Только папка из вашего номера пропала.

– А почему папка? Почему вы сами не рассказали?

Олег Павлович потёр руки и посмотрел на Илью.

– Я придумал старика в электричке, – сказал он. – Как независимый источник информации! Я не хотел с вами беседовать до поры до времени – в моём истинном качестве, – чтобы не сбить вас с толку своими личными соображениями. Необъективными! Я ведь необъективен!.. А сведения из папки могли пойти вам на пользу.

– Матвей сжёг их. Он прочитал и сказал Зое: там много такого, что может испортить людям жизнь. Навсегда. Особенно, если попадёт в недобросовестные руки.

– Слушай, – предложил Артобалевский, который всё давно понял и заскучал. – Наверное, нужно позвонить насчёт Матвея, да? Ну, раз они не звонят! Пойду звякну, пожалуй!

Он слез со стула, перекинув длинную ногу, вышел в приёмную, откуда сразу понеслись громкие голоса и странные звуки, как будто принялись двигать мебель.

– Касательно Матвея Александровича, – вступил до сей поры молча слушавший Николай Иванович. – Вы спрашивали меня о препарате, который он принимал в больших дозах.

– Узнали что-нибудь?

– Мой коллега-эксперт ответил, да. Моментально ответил, надо сказать. Дайте-ка ещё раз взглянуть!

Илья достал аптечную баночку. Николай Иванович вынул очки и телефон. Очки на этот раз он нацепил на нос, нажал кнопку на телефоне и стал сличать фотографии и баночку, стоявшую перед ним. Затем высыпал себе на ладонь несколько продолговатых капсул.

– Ну, если в капсулах именно то, что обозначено на этикетке, значит, Матвей Александрович принимал сильнейший психотропный препарат. И в недопустимых дозах, заметьте! Данное лекарство применяется только при тяжёлых расстройствах психики, непродолжительно и в строгой дозировке. Так мне сказал мой эксперт, а я ему верю. Он в своём деле ас. – Тут Николай Иванович остро глянул на Илью и добавил: – И профессионал!..

Илья взял баночку и покрутил туда-сюда.

– Я так и предполагал, – сказал он. – Этим препаратом Матвея снабжала Лилия Петровна.

– Зачем?! – спросила Агния. – Что за глупость?! Или он псих на самом деле?!

Катерина подошла и посмотрела.

В кабинет ввалился Артобалевский, за ним секретарша внесла уставленный поднос.

– Никто не отвечает, – сообщил он. – Надо дальше ждать. Зато кофе сварили! Девочка, будешь кофе?

– Лилия Петровна покупала работы Матвея. И придерживала. Они стоят бешеных денег.

– Вильховский дорогой, это точно, – подтвердил Артобалевский, прожевывая кусок лимона и морщась.

– Очень дорогой, – поддакнула Катерина.

– Я думаю, Лилии Петровне он продавал картины дешевле или дарил. Потом он заболел – паутинная оболочка мозга воспалилась. Эта болезнь проходит в течение нескольких недель или месяцев. Но в это время Матвей не работал. Лилия Петровна опекала его, ухаживала, приезжала к нему домой. И быстро сообразила, что если Матвей больше вообще ничего не напишет – например, умрёт или сойдёт с ума, – его картины будут стоить ещё дороже.

– Боже мой, – пробормотала Катерина.

– И не просто дороже! Они будут дорожать с каждым годом!..

– Так и есть, – подтвердил Артобалевский. – И чего? Она его травила потихоньку?

Агния взяла Илью за руку.

– Убивать его, разумеется, не входило в её планы. Но контролировать его сознание ей нравилось. Она вообще, насколько я понял, любила всё контролировать! Она привезла его сюда и стала потихоньку поставлять препарат. Он послушно его принимал, ему и в голову не приходило уточнить, что это за лекарство и от чего оно помогает. Или не помогает!.. Он то ничего не помнил, то помнил то, чего не было, но не работал, и её капиталы возрастали с каждым днём. Картину, которую Пётр Петрович похитил, она оставила вам на сохранение? – спросил Илья у директора.

– Ничего я не хитил, – возмутился Артобалевский. – Говорю же, я временно взял её без спроса!..

– Ну да, – произнёс Олег Павлович задумчиво. – Сказала, что непременно заберёт, когда Матвей о ней позабудет. Сказала, что позабудет скоро!

– Зачем вы велели её повесить в вестибюле? – спросил Илья у директора.

Олег Павлович сделал глоток кофе и помолчал.

– Что-то было связано с этой картиной, – ответил он наконец. – И я это понимал. Мне хотелось как-то… накалить ситуацию, спровоцировать, что ли. Я думал, может, она наведёт вас на какую-то мысль. Вот и велел повесить.

– Навела, – признал Илья. – И Матвея тоже навела. Он вспомнил её и сказал: самое худшее, что только может быть в жизни, – это страх. Ожидание страха, изображение страха. Это самое ужасное.

Катерина подошла к Артобалевскому, который, сидя верхом на стуле, прихлёбывал кофе.

– Петь?

– А?

– Матвей не умрёт?

И прижалась щекой к его лысой макушке, в которой отражался свет окаянных точечных светильников.

Артобалевский перестал жевать и хлебать.

– Нет, – сказал он грубо. – Не умрёт.

В третьем магазине сливочного масла было сколько угодно и какого угодно, но только не вологодского, и Илья Сергеевич поехал в четвёртый. А впереди ещё рынок!.. Велено было брать мясо исключительно на рынке.

Вываливаясь из непривычно высокой машины, он угодил в лужу почти по щиколотку. Башмак залило с верхом. Илья дохромал до бордюра и зачем-то стал стучать каблуком об угол. Вода ходила внутри, и лучше, разумеется, не становилось. Он подумал, что стоило надеть сапоги, сработанные дядей Васей Галочкиным, предварительно как следует помазав их дёгтем.

Вода расплёскивалась из-под колёс, на ветровое стекло летела грязная жижа, а к вечеру ожидалось похолодание, Илье Сергеевичу страшно становилось при одной мысли о том, во что превратятся дороги, и он спешил вернуться домой до похолодания, загнать наконец машину на участок и хоть какое-то время на ней не ездить.

Он терпеть не мог поездок за рулём, водил плохо, неумело.

На рынке он пробыл минут сорок, таскаясь от прилавка к прилавку и сверяясь со списком. Список был невообразимо длинен, Илья то и дело забывал, что уже куплено, а что ещё только предстоит купить. Приобретения ему клали в разномастные пакеты, и в конце концов в каждой руке у него оказалось штук по шесть – от крохотных розовеньких, с одной головкой чеснока внутри, – до гигантских чёрных с картошкой, баклажанами и апельсинами.