Гарем - Кэти Хикман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Элизабет прочитала эти слова, то подумала о залитых сине-зеленым сумраком пустынных комнатках и гулких коридорах гарема, в которых побывала. Подумала о так озадачившем ее поначалу смехе, об эхе легких бегущих ног.
«Я отвлекаюсь, это плохо, — сказала она себе и провела рукой по глазам. — Следует придерживаться известных фактов. Надо, пожалуй, спросить у Эвы, что она об этом думает».
И будто в ответ на ее мысли, зазвучал зуммер мобильного телефона. Но сообщение пришло не от Эвы. Написал Мариус.
Девушка прочитала текст — «Где ты, красавица?» — почти равнодушно, сама себе напоминая голодного, которому подали несъедобной черствости сухарь.
«Довольно безразлично. Я, пожалуй, скажу тебе, черт бы тебя побрал, где я, — подумала она, но тут же мысль ее приняла более отвлеченное направление: — Может ли вообще текст телефонного сообщения быть другим, не безразличным?»
Она не стала ничего писать в ответ. Вместо этого уничтожила текст, недолго, минут пять, понаслаждалась охватившей ее эйфорией, а потом полчаса рыдала, как будто у нее разорвалось сердце.
Ноябрь сменился декабрем, приятная монотонность проходящих дней время от времени нарушалась теми или иными предложениями Хаддбы, любезно замаскированными под просьбы. Пусть Элизабет посетит египетский рынок и купит сухой ромашки Хаддбе для ее компрессов или зайдет в такой-то магазинчик, где непременно должна попробовать boza[52]— напиток янычар, который в зимнее время года стамбульцы предпочитают всем другим. Или посетит одну из расположенных поблизости кофеен, где хранится стакан, из которого когда-то пил сам Кемаль Ататюрк,[53]теперь этот стакан выставлен в стеклянном шкафчике около одной из стен.
Но большую часть своего времени Элизабет занималась и читала, полностью погрузившись в работу, даже не имея времени на воспоминания о родине. В ее снах, когда она видела их, не появлялись ни Мариус, ни незнакомец из Мальтийского павильона. Но часто посещали ее видения моря, тонущего корабля и образ Селии Лампри, погибшей любви Пола Пиндара.
Однажды утром, спускаясь к завтраку, она услышала знакомый голос, выпевавший ее имя:
— Э-э-эли-и-забет!
— Хаддба, доброе утро!
— У меня есть для вас кое-что интересное на сегодня. — Хозяйка пансиона появилась одетой в свое обычное черное платье, но в сумраке утра в ее ушах сверкали, колыхаясь, тяжелые золотые подвески. — Вы не очень заняты сегодня, моя дорогая? — спросила она и окинула девушку своим пронзительным взглядом.
Но та мыслями была очень далека от любезных забот этой женщины и потому лишь неловко улыбнулась, подумав про себя, что Хаддба придерживается четко выраженного принципа невмешательства по отношению к трудовой жизни.
— Вы намерены удивить меня каким-то сюрпризом?
— Видите ли, я думаю об этом довольно давно. И решила, что нынешний день замечательно подходит для небольшого путешествия по Босфору. Лодочная прогулка, понимаете, моя дорогая?
— Кататься на лодке? Сегодня?
Элизабет понадеялась, что не выдала своего явного нежелания участвовать в подобном мероприятии.
— Ну конечно же сегодня. Вы слишком много работаете. Посмотрите на себя, какая вы бледненькая. — Она протянула руку и слегка ущипнула девушку за щеку. — Нынешняя молодежь, особенно девушки, совсем разучились за собой ухаживать. Вы, голубушка, нуждаетесь в свежем воздухе, он будет так полезен для вашего цвета лица…
— На этой лодке я могу добраться до университета?
— Университета? — Хаддба тоном постаралась дать понять, что в жизни своей не слыхала более нелепого предположения. — Не всему можно научиться из книг, моя дорогая. Нет-нет, никаких университетов. Я попросила моего племянника устроить для вас посещение одного из йали.[54]Это такие павильоны для отдыха на Босфоре. Думаю, вам он понравится.
— Йали? — переспросила девушка. В декабре? Но эту мысль тут же сменила другая: — Но я не знала, что у вас есть племянник.
— Вы никогда не встречались с Мехмедом? — Полнейшее изумление в голосе Хаддбы. — Ну тогда… Он как раз здесь. — И она жестом указала на входную дверь.
Только теперь Элизабет обратила внимание, что в комнату вошел мужчина, и когда он направился к ним, чтобы поздороваться, она подняла глаза на его лицо.
«О боже! — только и могла она подумать в смятении. — Не может этого быть!»
— Мехмед, я хочу тебя познакомить со своим другом. Элизабет, это Мехмед.
Они обменялись рукопожатием.
— Но как я удивлена, что вы до сих пор не встречались. — Хаддба с самым невинным видом переводила взгляд с одного на другого. — Пройдемте же в гостиную. Ох, я и забыла, что собиралась поискать Рашида. — И выплыла из комнаты.
Когда девушка присела на диван, она в первый раз заметила, до чего жесткий и неудобный этот набитый конским волосом предмет. В то утро в гостиной никого не оказалось, из старинного патефона не неслось русских походных песен. Звучала одна тишина.
Нарушила ее Элизабет, сама внутренне поразившись степени банальности выбранной ею темы для разговора.
— Вы в самом деле племянник Хаддбы?
— Собственно говоря, слово «племянник» в данном случае не более чем оборот речи. Мы с Хаддбой не состоим в родстве. — Он улыбнулся. — По крайней мере, в том смысле, какой вы, европейцы, вкладываете в подобные слова. — Девушку поразила правильность его английского. Он изъяснялся на корректнейшем языке, но отчего-то в нем явно прослеживался французский акцент. — Мой дядя был большим другом Хаддбы. Давнишним и преданным другом. — Он тщательно выбрал слово и тоном подчеркнул его. — Когда он умирал, то завещал ей этот пансион.
— О?
И снова упорное молчание. Элизабет лихорадочно подыскивала новый предмет беседы, но на ум ничего не приходило.
«Узнал ли он меня?» — только эта мысль и вертелась у нее в голове.
— Мне кажется, мы с вами немного знакомы, — нарушил молчание Мехмед.
— Да ну? — Сердце ее упало.
— Не то чтобы знакомы, конечно. Но я уже видел вас однажды. Здесь, в этой комнате. Поздним утром я зашел в тот день к Хаддбе просмотреть кое-какие газеты, а вы были в гостиной, писали что-то. Письмо, должно быть. Потом встали поменять пластинку.
— О, и я помню это! — От облегчения, вызванного его словами, она едва не рассмеялась. — Прекрасно помню тот день.