Трон из костей дракона - Тэд Уильямс

Он вытащил Саймона за дверь и повел его за угол, крепко держа. Лунный свет выхватил соломенную крышу конюшни и первые деревья подступающего леса.

— Я не знаю, почему ты просто не попросил работы, ты, осел, — рычал Фреавару, толкая перед собой спотыкающегося юношу. — Мой Хеанфас только что уволился, так мне бы пригодился молодой рослый парень, вроде тебя.

Рядом с конюшней стоял маленький домик, соединенный с главным зданием трактира. Фреавару стукнул кулаком в дверь.

— Деорхельм! — крикнул он. — Ты не спишь? Выйди, погляди на этого парня и скажи, видел ли ты его раньше.

Внутри раздались шаги.

— Клянусь проклятым древом, это Фреавару! — проворчал голос. — Мы должны быть на дороге с петухами! — Дверь распахнулась. Комнату за ней освещали несколько свечей. — Твое счастье, что мы дулись в кости и еще не легли, — сказал человек, открывший дверь. — В чем дело?

Глаза Саймона широко раскрылись, сердце бешено заколотилось. Этот человек и другой, который чистил меч, лежа на кровати, носили зеленую форму эркингардов короля Элиаса!

— Этот юный негодяй и вор, будь он… — только и успел сказать Фреавару, когда Саймон повернулся и боднул трактирщика головой в живот. Бородач рухнул с изумленным стоном. Саймон перепрыгнул через его вытянутые ноги и бросился к лесу. Через несколько прыжков он исчез. Солдаты глядели ему вслед в немом изумлении. На земле, перед освещенной свечами дверью лежал трактирщик Фреавару, катался, лягался и сыпал проклятьями.

— Это нечестно! — рыдал Саймон наверное в сотый раз, колотя мокрую землю.

Листья прилипли к его покрасневшим кулакам, не становилось ни капельки теплее.

— Нечестно! — бормотал он, снова сворачиваясь в клубок. Прошел целый час с тех пор, как взошло солнце, но тонкие лучи еще не принесли тепла. Саймон дрожал и плакал.

Это действительно не было честно, — совсем не было. Что он такого сделал, что должен теперь лежать, мокрым, несчастным и бездомным в Альдхорте, когда все прочие спят в теплых постелях или встают, чтобы надеть сухую одежду, съесть хлеба и выпить теплого молока? Почему его должны преследовать, как будто он какое-то мерзкое животное? Он пытался сделать что-то хорошее — помочь своему другу и принцу, а это превратило его в умирающего от голода изгнанника.

Но Моргенсу было куда хуже, верно? — презрительно заметила другая часть его сознания. Бедный доктор, я думаю, с радостью поменялся бы с тобой местами.

Впрочем даже и это было не совсем верно: доктор, по крайней мере, понимал бы, что происходит, мог бы предвидеть, что может произойти. Сам же он был, недовольно подумал Саймон, так же умен и предусмотрителен, как мышь, которая выходит поиграть в салочки с кошкой.

За что Бог так меня ненавидит? — думал Саймон, сопя. Как мог Узирис Эйдон, который, как говорил священник, смотрит за всеми, как мог он оставить его страдать и умирать здесь, одинокого и бесприютного? Он снова разразился рыданиями.

Немного позже он лежал, протирая глаза, и размышлял, сколько времени он пролежал здесь так, глядя в пустоту. Он заставил себя встать и пошел прочь от дерева, давшего ему ночлег, разминая онемевшие руки и ноги. Он угрюмо прошествовал к ручью и напился. При каждом шаге он испытывал беспощадную ноющую боль в коленях, спине и шее.

Пусть все горят синим пламенем! И будь проклят этот чертов лес. И Бог тоже, раз он такой!

Набрав горсть холодной воды, он поднял глаза к небу, но его молчаливое богохульство осталось безнаказанным.

Напившись, он прошел немного вверх по ручью и добрался до места, где ручей превращался в маленький пруд. Он заглянул в воду, увидел свое рябое от слез отражение и почувствовал, как что-то у пояса мешает ему нагнуться, не опираясь на руки.

Манускрипт доктора!

Он достал из-за пояса тугой сверток. Саймон носил его уже так долго, что манускрипт принял форму его живота, подобно рыцарским доспехам; теперь он казался парусом, надутым ветром. Верхняя страница была измята и заляпана глиной, но Саймон легко узнал мелкий запутанный почерк доктора. Он носил доспехи из слов Моргенса! Внезапно острая боль, как от долгого голода, пронзила его. Юноша отложил пергамент в сторону и снова посмотрел на пруд.

Он не сразу различил свое отражение на воде, покрытой рябью и пятнами тени. Собственно, это был только силуэт, темная фигура с легким намеком на черты лица, ярко освещены были лишь висок и щека. Вертя головой, чтобы поймать солнечный луч, он искоса глянул в воду и увидел отражение загнанного животного — ухо настороженно приподнято, как бы прислушиваясь к звукам погони, спутанные клочковатые заросли вместо волос, изогнутая шея изобличает только звериный ужас. Он быстро встал и пошел прочь по берегу ручья.

Я совершенно один. Никому я больше не нужен. Хотя и раньше-то… Ему казалось, что сердце вот-вот разобьется у него в груди.

Спустя несколько минут он нашел подходящий солнечный уголок и остановился там, чтобы осушить слезы и подумать. Прислушиваясь к веселому птичьему гомону, разносившемуся под кронами деревьев, он ясно понял, что придется ему найти одежду потеплее, если он собирается и дальше ночевать под открытым небом, а уж это-то наверняка так и будет, пока он не отойдет подальше от Хейхолта. Кроме того, пора бы уже решить, куда идти.

Он рассеянно листал бумаги Моргенса, густо заполненные словами. Слова…

Как это можно сразу думать о стольких словах, не говоря уж о том, чтобы записывать их? Его собственным мозгам больно было даже представить это. И что в них толку, подумал он, и губы его задрожали от горечи, когда так голодно и холодно… или когда Прейратс стоит у дверей? Он разделил две страницы и неожиданно почувствовал, что незаслуженно обидел друга, потому что нижняя немного порвалась. Он смотрел на них некоторое время, с помощью пальца следуя за затейливыми завитушками знакомого почерка, потом прикрыл глаза рукой. Солнце мешало читать.

«…но как это ни странно, те, кто писал эти песни и сказы, развлекавшие блистательный двор Джона, в попытках изобразить его величественнее самой жизни, сделали его мельче, чем он был на самом деле».

Прочитав это в первый раз, с трудом разбирая слово за словом, он не смог уловить никакого смысла, но потом, еще раз медленно вчитавшись в частые строки, Саймон почти услышал интонации Моргенса. Он по-прежнему мало что понимал, но почти забыл сейчас о своем ужасающем положении. Он слышал голос друга.

«Рассмотрим для примера, читал он дальше, прибытие Джона в Эркинланд с острова Варинстен. Авторы упомянутых выше баллад утверждают, что Бог призвал его убить дракона Шуракаи, что он ступил на берег у Гренсфода со Сверкающим Гвоздем в руке, сосредоточив все помыслы на этой великой миссии.

Не смея отрицать возможность того, что Всеблагой Господь мог призвать его освободить страну от гнета устрашающего зверя, позволю себе отметить известную непоследовательность. Остается неясным, в таком случае, как Бог допустил вышеупомянутого дракона опустошать эти земли в течение многих лет, прежде чем поднять десницу возмездия. Таким образом, мы встаем перед необходимостью привести свидетельства тех, кто знал Джона в те дни и помнит, что он покинул Варинстен безоружным сыном фермера и достиг наших берегов в том же состоянии, так что у него не зародилось даже мысли о Красном Черве, покуда для него не настали лучшие времена в Эркинланде.»