Гунны – страх и ужас всей Вселенной - Вольфганг Акунов

С трудом одолев последний отрезок пути, восточно-римские послы (не встреченные Аттилой под Сардикой, как ожидалось), прибыли, наконец, в стан гуннского царя. Им отвели место, с которого невозможно было обозреть гуннский лагерь. Они никак не могли добиться приема у Аттилы. В приеме им отказывали под предлогом, что владыка гуннов готовился к очередному военному походу (замаскированному под «охоту в римских владениях»). Целью похода было принудить восточных римлян выдать Аттиле всех перебежчиков до единого. Вигила, единственный «ромей», посвященный в заговор на жизнь гуннского царя, стал опасаться, как бы не пришлось посольству возвращаться к своему «земному богу» Феодосию II, так сказать, «несолоно хлебавши».

«Я легко бы убедил Аттилу, сказал Вигила, прекратить несогласия с Римлянами, когда бы мне удалось поговорить с ним, потому что во время посольства Анатолиева (предыдущего ромейского посольства в стан Аттилы – В.А.), я был с ним коротко знаком. Вигила говорил это, полагая, что Эдикон был к нему благорасположен. Под предлогом истинным или ложным, что он хотел переговорить с Эдиконом о делах посольства, он искал случая посоветоваться с ним как о том, в чем они условились между собою против Аттилы, так равно и о количестве золота, в котором, как уверял Эдикон, имел он нужду для раздачи известным ему людям. Однако ж Вигила не знал, что он был предан Эдиконом. Обманув ли Римлян ложным обещанием посягнуть на жизнь Аттилы, боясь ли, чтоб Орест не пересказал Аттиле того, что он говорил нам в Сардике, после угощения – когда он обвинял Эдикона в свидании с царем (императором Феодосием – В.А.) и с евнухом, тайно от него – Эдикон открыл Аттиле составленный против него заговор, и донес ему о количестве ожидаемого от Римлян золота и о цели нашего посольства» (Приск).

В данной связи следует заметить, что уже намеки Эдекона относительно транспортировки золота свидетельствуют о том, что он лишь притворно согласился принять участие в покушении на жизнь Аттилы. Предложенный им римлянам излишне сложный путь доставки денег, предназначенных для подкупа, в гуннскую державу наверняка преследовал лишь одну цель. Иметь убедительное доказательство реальности разработанного «ромеями» плана «заказного» цареубийства. Об этом свидетельствуют и дальнейшие действия Аттилы:

«Уже мы вьючили скотину и хотели, по необходимости, пуститься в путь ночью, как пришли к нам некоторые Скифы с объявлением, что Аттила приказывает нам остановиться по причине ночного времени. К тому же месту пришли другие Скифы с присланными к нам Аттилою речными рыбами и быком. Поужинав, мы легли спать. Когда рассвело, мы еще надеялись, что получим от варвара какой-нибудь кроткий и снисходительный отзыв» (Приск).

Опытному мастеру дипломатической интриги Приску, вопреки бесчисленным препонам, все-таки удалось, всеми правдами и неправдами, добиться аудиенции у Аттилы для своего посольства. Для этого хитроумному «ромею» понадобилась помощь доверенного лица Аттилы по имени Скотта. Его брат был испрошен императором Феодосием II в качестве гуннского посланника. Что, естественно, давало избраннику шансы прославиться и обогатиться. Шутка ли – побывать посланником в Царьграде, средоточии земных богатств! Надежда на лестное и выгодное назначение побудила Скотту упросить Аттилу смилостивиться и принять «ромеев». Приводимое далее сообщение Приска считается единственным подробным, достоверным описанием Аттилы как личности, его нрава и повадок, во всей необозримой и разноязычной литературе о гуннском царе:

«Возвратившись к Максимину, предававшемуся унынию вместе с Бигилой и крайне расстроенному положением дел я передал ему свой разговор со Скоттой и полученный от него ответ и прибавил, что нужно приготовить дары для передачи варвару и обдумать, что мы ему скажем. Оба они, вскочив (я застал их лежащими на траве), похвалили мой поступок, отозвали назад людей, уже выступивших с вьючными животными, и стали обсуждать, как будут приветствовать Аттилу и как передадут ему дары императора и те, которые привез сам Максимин. Пока мы занимались этим, Аттила пригласил нас через Скотту, и вот мы явились к его шатру, охраняемому кругом толпой варваров. Получив позволение войти, мы застали Аттилу сидящим на деревянном кресле. Мы стали немного поодаль трона; Максимин, приблизившись, приветствовал варвара и, передав ему письмо императора, сказал, что император желает доброго здоровья ему и окружающим его. Аттила ответил пожеланием римлянам того же, чего они ему желают, и тотчас обратился к Бигиле, обзывая его бесстыдным животным и спрашивая, с какой стати он пожелал явиться к нему, зная решение его и Анатолия о мире, причем было сказано, чтобы к нему не являлись послы прежде, чем все беглецы не будут выданы варварам. Когда же Бигила ответил, что у римлян нет беглецов из скифского народа, так как все бывшие уже выданы, Аттила, еще больше рассердившись и осыпав его бранью, крикнул, что он посадил бы его на кол и отдал на съедение хищным птицам, если бы не показалось нарушением посольского устава то, что он подверг бы его такому наказанию за бесстыдство и дерзость его слов; он прибавил, что у римлян есть много беглецов из его племени и приказал секретарям прочитать их имена, записанные на хартии. Когда они прочитали всех, он приказал Бигиле удалиться без всякого промедления, прибавляя, что он пошлет вместе с ним и Эслу сказать римлянам, чтобы они выслали к нему всех варваров, перебежавших к ним со времен Карпилеона (сына Аэция, римского полководца на Западе), бывшего у него заложником; ибо, говорил он, он не допустит, чтобы его рабы выступали в битву против него, хотя бы они и не могли быть полезны вверившим им охрану своей земли: в самом деле, – говорил он, – какой город или какое укрепление, которым он вознамерился овладеть, спасены ими?» (Приск).

Надеемся, что уважаемый читатель не забыл еще об упоминавшемся выше сыне Аэция Карпилеоне (Карпилионе), проведшем несколько лет в качестве западно-римского заложника при гуннском дворе. Судя по всему, это было до 440 г. Теперь Аттила решил окончательно решить проблему. И вернуть под свою власть всех гуннов, перебежавших к римлянам за последние восемь лет. Он хотел исключить возможность использования Восточным Римом методов, которыми пользовался Западный Рим, стремивщийся укрепить свою слабеющую военную мощь путем набора в римское войско боеспособных отрядов, составленных из гуннских перебежчиков. Наверняка же у злокозненных «ромеев» было немало гуннских «переметников», включая знатных представителей гуннской правящей верхушки. Иначе вряд ли бы Аттила так настойчиво стал требовать их выдачи. Его держава была явно организована лучше, чем до сих пор принято считать. У него имелось нечто вроде военной полиции (или, если угодно, полевой жандармерии), действовавшей весьма эффективно, что явствует из следующего обстоятельства. По приказу Аттилы «ромейским» послам зачитали с листа целый список имен беглецов, выдачи которых «Батюшка» требовал у восточных римлян. О каком-либо «варварском хаосе» или «кочевнической безалаберности» не могло быть и речи. Скорее о безжалостном порядке диктатуры вроде чингис-хановской:

«Он велел Вигиле и Исле объявить Римлянам требование его о беглых, и потом возвратиться с ответом: хотят ли они выдать ему беглецов, или принимают за них войну? Несколько прежде велел он Максимину подождать, потому что хотел чрез него отвечать царю на то, о чем он к нему писал, и потребовал подарков, которые мы и выдали. Возвратившись в свой шатер, мы перебирали между собою сказанное. Вигила казался удивленным, что Аттила, оказавший ему свою благосклонность и снисхождение в прежнем посольств, теперь так жестоко ругал его. Я сказал ему: «Не предубедил ли против тебя Аттилу кто-нибудь из тех варваров, которые обедали с вами в Сардике, донесши ему, что ты называл царя Римского Богом, а его, Аттилу, человеком?» Максимин, не имевший никакого понятия о составленном евнухом против Аттилы заговоре, принял это мнение за правдоподобное. Но Вигила изъявлял в том сомнение, и, казалось, не знал причины, почему Аттила ругал его. Впоследствии, он уверял нас, что он не подозревал тогда, чтоб были Аттиле пересказаны слова, говоренные в Сардике, или чтоб был ему открыт заговор; потому что в следствие страха, внушаемого всем Аттилою, никто из посторонних людей не смел с ним говорить. Вигила при том полагал, что Эдикону надлежало непременно хранить о том молчание, как по данной клятве, так в по неизвестности того, что могло последовать; ибо быв обвинен, как участник в посягательстве на жизнь Аттилы, он мог подлежать смертной казни. Между тем как мы были в таком недоумении, пришел Эдикон, и вывел Вигилу из нашего кружка, притворяясь будто в самом деле намерен исполнить данное Римлянам обещание. Он приказал Вигиле привезти золото, для раздачи тем, которые приступят к сему делу вместе с ним, и удалился. Когда я любопытствовал узнать от Вигилы, что ему говорил Эдикон, то он старался меня обмануть, а между тем и сам был обманут Эдиконом. Он скрыл истинный предмет их разговора, уверяя, что Эдикон сам сказал ему, будто Аттила гневается и на него самого за беглецов; ибо Римляне должны были возвратить всех их Аттиле, или прислать к нему посланниками людей с великою властию. Так продолжали мы говорить между собою, когда пришли к нам некоторые из людей Аттилы с объявлением, что как Вигиле, так и нам запрещалось освобождать Римского военнопленного, покупать варварского невольника, или лошадь, или другое что либо, кроме съестных припасов, пока не будут разрешены существующие между Римлянами и Скифами недоразумения» (Приск).