Дмитрий Донской - Николай Борисов

Итак, под прицелом монгольской стрелы оказались в общем-то случайные персонажи. Но спорить об этом уже не было смысла. Как, впрочем, не было и времени. На первый план выходили иные, практические вопросы. Когда и где будет выпущена стрела? Как поведут себя братья Дмитрия Суздальского — Борис и Дмитрий Ноготь? Как откликнутся Тверь и Литва? Как отнесется к избиению татар соперник Мамая, правивший тогда в Сарае хан Урус? И наконец — что скажет великий князь Владимирский Дмитрий Иванович? В схожей ситуации его дед Иван Калита (как, впрочем, и дядя Дмитрия Суздальского князь Александр Васильевич Суздальский) присоединился к ордынцам и вместе с ними зимой 1327/28 года ходил на мятежную Тверь…

Вопросов было гораздо больше, чем ответов. Дмитрий Московский медлил, давая возможность всем высказаться и успокоиться. Он и сам нуждался в прояснении мыслей. Князь проводил долгие часы в беседах с Богом в домашней молельне, совещаниях с боярами и игуменом Сергием Радонежским. Опытный в общении с людьми, «великий старец» уклонялся от прямых советов, но внимательно выслушивал князя и напоминал о тяжком бремени власти, возложенном Господом на его плечи. Всевышний избрал Дмитрия орудием своего Промысла. Он провел его через все опасности и невзгоды, поставил во главе многострадального народа и теперь ждет от него великих дел. Но в чем состоят эти великие дела — Дмитрий должен уразуметь сам.

Наконец настал день, когда Дмитрий Московский объявил княжескому сообществу свою волю. Он не оставит своего тестя Дмитрия Суздальского в беде и будет защищать его от мести Мамая. Он призывает всех русских князей встать под его стяги и дать отпор степнякам. Волею Всевышнего и благословением святого старца Сергия Радонежского он, Дмитрий Московский, поднимает непобедимую хоругвь войны за землю Русскую, за веру православную.

Окончился княжеский съезд в Переяславле. Разъехались, озабоченно почесывая бороды и затылки, русские князья. Февральские метели замели расчищенную по случаю торжеств соборную площадь. Утонул в сугробах и сам похожий на сугроб белокаменный собор. Казалось, всё вернулось на привычную колею. Но внешняя неподвижность была обманчивой. Таинственное сцепление событий уже пришло в движение. Покатившийся с горы камень разбудил десятки камней, а те привели в движение лавину.

Занятый степными войнами Мамай не сразу откликнулся на события в Нижнем Новгороде. К тому же ситуация требовала размышления. Обычным ответом татар на русский мятеж была опустошительная карательная экспедиция во владения провинившегося князя. Но теперь этот метод был неуместен. Во-первых, в условиях степной войны и губительного мора Мамай не хотел разделять свои и без того ослабленные боевые силы. Во-вторых, опустошение Руси привело бы к снижению ее платежеспособности. А русская дань была для Мамая важным источником пополнения казны.

В итоге Мамай решил обойтись «малой кровью». Этой «малой кровью» — фактором устрашения — стал набег ордынцев на южные окраины Нижегородской земли.

«Того же лета (1375) приидоша татарове из Мамаевы Орды и взяша Кишь (волость по реке Кишь. — Н. Б.) и огнем пожгоша и боярина убиша Парфениа Феодоровича и за-Пиание (земли за рекой Пьяной. — Н. Б.) всё пограбиша и пусто сотвориша и людеи посекоша, а иных в полон поведоша» (43, 109).

Достигнутая на княжеском съезде в Переяславле договоренность о совместных действиях против Мамаевой Орды требовала скорейшего решения некоторых «домашних» вопросов. И первым среди них был тверской вопрос. Все понимали, что Мамай, узнав о переяславских договоренностях, прежде всего позаботится о создании антимосковского союза князей во главе с Михаилом Тверским. Война двух княжеских коалиций (особенно — при вполне вероятном участии в ней двух степных правителей) сулила Руси небывалые бедствия.

Единственный способ предотвратить такое развитие событий состоял в немедленном разгроме Твери объединенными силами русских князей во главе с Дмитрием Московским. В этой войне тверской смутьян должен был либо погибнуть, либо смириться с первенством Москвы. Обычный для тверских князей маневр — бегство в Литву — в сложившейся ситуации не имел смысла. Литва была связана договорами с Москвой. Но более всех договоров Ольгерда сближал с Москвой политический расчет. Объединение Северо-Восточной Руси вокруг Москвы сулило Литве не только сильного соперника, но и сильного союзника в борьбе с Ордой.

Итак, логика борьбы в очередной раз сталкивала Москву с Тверью. Только разгром Твери давал Дмитрию Московскому шанс объединить русские княжества и отбиться от татар. Любые текущие договоренности — как, например, заключенный в 1373 году мирный договор Дмитрия Московского с Михаилом Тверским — носили промежуточный характер. При необходимости стороны легко могли их нарушить. Ибо что значил какой-то договор, хотя бы и скрепленный целованием креста, когда речь шла о будущем княжеских домов…

Можно думать, что договоренность о большом походе на Тверь содержалась в своего рода «секретных протоколах» переяславского съезда. Но провести такой поход можно было только летом. Заваленные снегом зимние дороги и раскисшие весенние косогоры препятствовали действиям крупных воинских сил. К тому же любой большой поход требовал серьезной подготовки.

Москва просила своих союзников до поры хранить дело в тайне. Однако Орда и Тверь имели достаточно времени, чтобы узнать о военных приготовлениях переяславской коалиции. Отсюда следовал вывод: если нельзя утаить подготовку большого похода, то нужно скрыть хотя бы его цель.

Начался поединок разведок. Испытанным оружием «невидимого фронта» всегда была дезинформация. Разведка Дмитрия Московского и его союзников должна была придумать для своих военных приготовлений какой-нибудь правдоподобный предлог. Таким предлогом мог быть, например, поход на Новгород, сильно досаждавший тогда поволжским городам набегами своих речных пиратов («ушкуйников»), или поход на Литву — возмездие за рейды Ольгерда.

Слух был пущен. Но успех всей уловки зависел от преданности московскому делу тех немногих, кто знал истинные намерения Дмитрия Московского.

Всякая тайна имеет свою цену. И каждый посвященный в тайну борется с соблазном эту цену получить. Истинная цель летнего похода союзников — разгром Твери — была тайной весьма дорогой. Молодой московский аристократ Иван Васильевич Вельяминов не устоял перед соблазном. Род Вельяминовых издавна стоял у самого трона московских князей. Один старший брат Ивана был окольничим Дмитрия Московского, другой был женат на старшей сестре великой княгини Евдокии. Умерший 17 сентября 1374 года отец братьев занимал пост московского тысяцкого (43, 108).

Сам ли Дмитрий Московский посвятил Ивана Вельяминова в свои сокровенные планы, или же великий князь поделился ими со своей женой, та — с сестрой, сестра — с мужем, а муж — с братом? Ответ на этот вопрос — на темном дне колодца. Но так или иначе, Иван Вельяминов оказался обладателем тайны, которую можно было с большим барышом продать. Не зная, как подступиться к этому делу, Иван обратился за советом к своему приятелю (а может быть — заимодавцу), московскому купцу Некомату Сурожанину. Это был смелый и циничный ум, не обремененный понятиями о чести. Занимаясь международной торговлей, Некомат имел связи в Мамаевой Орде и в итальянских колониях Северного Причерноморья. Его прозвище — Сурожанин — было образовано от названия города Сурожа — современного Судака в Крыму (270, 32). Что же касается его собственного имени — Некомат, то оно было русским вариантом довольно редкого греческого имени Никомид (296, 314). Возможно, он был греком по происхождению.