Дорогие девушки - Фридрих Незнанский

Неужели придется открывать?

Он приник губами к двери и на всякий случай уточнил:

— Я сейчас очень занят. Вы не могли бы прийти завтра?

— Могу, — ответил хрипатый голос. — Но только с начальником ЖЭУ и бланками для составления акта. Вы этого хотите?

«Черт!.. Неужели от этого парня не отделаться? Но, с другой стороны, он же не пройдет дальше прихожей. Запишет показания счетчика и уйдет. Может все-таки впустить?»

— Ну! — поторопили из-за двери. — Вы открываете или нет? Мне еще полдома обходить, а у меня скоро обед!

— Ладно, ладно, — проговорил он и протянул руку к ручке замка. Щелкнул раз, щелкнул другой.

В это время из кухни донесся едва различимый стон. Он отдернул руку от замка и испуганно оглянулся. Стон повторился. Чертова кукла! Просил же не возникать! Нет, этим женщинам решительно нельзя доверять! Ни в чем!

— Приходите завтра! — рявкнул он в дверь, повернулся и зашагал на кухню.

Незваный гость еще что-то возмущенно кричал из коридора, но он его уже не слушал. Он шел к кухне, гневно бормоча под нос:

— Сука… Дрянь… Я тебе покажу, как не слушаться…

Он открыл дверь и замер на пороге кухни. Пленница каким-то образом сумела высвободить руку и теперь пыталась негнущимися пальцами ослабить ремень, стягивающий вторую руку. Кляп валялся на полу.

Он не верил собственным глазам. Ее пальцы давно должны были омертветь, но они шевелились. Шевелились! Эта баба была вынослива, как зверь.

За спиной у него загрохотала, затряслась под ударами дверь.

Опомнившись, он прыгнул к столу и, чтобы оглушить пленницу, ударил ее кулаком по голове. Потом схватил ее свободную, окровавленную руку и прижал к столу. Женщина попыталась приподнять голову. Он поискал глазами, чем бы воспользоваться, и взгляд его упал на шило.

Судорожным движением выхватил он шило из брезентового «патронташа» и занес его над головой пленницы.

16

— Откройте! — кричал Турецкий, уже не пытаясь изменить голос. — Открой!

Он принялся молотить руками и ногами по двери, и дверь затряслась под его ударами. На мгновение он остановился, чтобы прислушаться, и услышал тихий женский вскрик. Медлить нельзя было ни секунды.

Он выхватил из кармана швейцарский перочинный нож, который всегда носил с собой, выщелкнул лезвие и склонился над замком. Замок был закрыт на «собачку». Александр Борисович вставил лезвие в зазор между дверью и косяком, поддел «собачку» и дернул дверь на себя. И дверь приоткрылась!

Теперь уже Турецкий отчетливо слышал голос девушки. Если это можно было назвать голосом. Он ворвался в квартиру и побежал на голос. Пробежал узким коридорчиком, распахнул дверь кухни, и в этот момент что-то больно ужалило его в шею, словно неведомая рука ткнула ему в шею горящей головней.

Однако это не остановило Турецкого. Увидев краем глаза окровавленную женщину, он бросился на высокую фигуру, стоящую на фоне окна. Оба мужчины повалились на пол. Турецкий бил кулаками и рвал зубами, как дикий разъяренный зверь. Кровь лилась из раны на шее, он чувствовал ее запах, и этот запах приводил его в еще большую ярость. Боли он уже не чувствовал.

Противник еще несколько раз ударил его шилом. Один раз в плечо, два раза в грудь, но удары прошли по касательной и не остановили Турецкого. Он почувствовал, как его зубы впились в запястье противника. Тот с воплем выронил нож, сбросил с себя Турецкого и попытался откатиться, но Турецкий схватил его за горло и сжал что было сил. Огромное, мускулистое тело забилось в его руках, удары градом посыпались на его лицо и грудь, но Турецкий продолжал сжимать горло врага, и сжимал до тех пор, пока тот не перестал биться и не затих.

Александр Борисович тяжело поднялся на ноги и повернулся к столу, на котором лежала женщина. Лицо ее было залито кровью. Турецкий высвободил ее руку и ее ступни из кожаных оков. Затем прижал ухо к ее груди. Некоторое время он молча слушал.

Потом выпрямился, заглянул женщине в лицо, силясь различить ее черты. Но лицо женщины было похоже на кровавую маску, и Турецкий ничего не разглядел. Он прижал пальцы к ее шее, простоял с минуту молча, потом убрал руку и опустился на стул.

Марина Соловьева была мертва.

Александр Борисович почувствовал такую нечеловеческую тоску, что готов был завыть волком. Слезы покатились по его испачканным кровью щекам. Он посмотрел на Плотникова. Тот лежал на полу без сознания. Однако был жив. На полу была разбросана груда никелированных инструментов. Турецкий наклонился и поднял небольшой разделочный топорик.

Этот урод не должен жить на свете. Не должен, и все.

17

Больничная палата была небольшая, но чистая и комфортно обставленная. Турецкий сидел в кровати. Выглядел он скверно — опухший, с зашитой щекой.

— Значит, она работала в группе «Зеро», — не столько спросил, сколько задумчиво повторил Александр Борисович.

Шея бывшего «важняка» была перевязана бинтом. Говорил он сипло и тихо.

Полковник Маршалл, сидевший на стуле возле кровати, кивнул.

— Да, Александр. Марина Соловьева работала на нас. Мы несколько месяцев пытались выйти на след московского маньяка, но он чертовски умело заметал следы. За все время ни одного отпечатка пальца, ни одного образчика спермы или слюны. Он вычищал свои жертвы до стерильности. Пять месяцев назад Марина заявила, что больше не хочет «возиться в этой грязи», и написала рапорт об уходе. Мы некоторое время следили за ней, потом оставили в покое. Посчитали, что девушка просто устала.

— Просто устала, — вновь тихим эхом отозвался Турецкий.

Маршалл кивнул:

— Да. Ты ведь знаешь, такое случается. После ухода она недели две провела в итальянском городке Иджея-Марина. На берегу Адриатики. Потом перебралась на Лазурный Берег. Там у нее закрутился роман с одним английским букинистом. Дело шло к счастливому браку. Даже помолвка была. Ну и мы решили больше ее не дергать. В общем, девушка целиком и полностью отошла от дел.

— Отошла, — снова повторил Турецкий.

Полковник взглянул на него с тревогой.

— Александр, с тобой все в порядке?

Турецкий усмехнулся.

— Не бойся, с ума я не сошел. Выходит, расследование Марины было чистой воды «самодеятельностью»? Она больше не выходила с вами на связь?

Полковник покачал головой:

— Нет.

Взгляд Александра Борисовича стал сухим и колючим.

— Тогда объясни мне, ради Бога, почему она этим занималась? Какого черта ей понадобился этот урод?

Маршалл отвел взгляд.

— Я не…

— Ведь понятно же, что это личные счеты, — перебил его Александр Борисович.