Лаборатория химических историй. От электрона до молекулярных машин - Михаил Левицкий

Но не так просто было определить площадь пиков. Некоторые химики, разложив ленту на столе и вооружившись карандашом с линейкой, измеряли высоту пиков, а затем умножали ее на ширину пика на середине высоты, определяя таким образом площадь пика, что соответствовало количеству данного вещества. Другие терпеливо вырезали ножницами сами пики и затем взвешивали эти бумажные кусочки на аналитических весах. Наступала эпоха полупроводниковых компьютеров, когда уже можно было раздобыть некоторые электронные узлы. Один молодой энергичный химик в паре с толковым физиком сумел собрать простенький блок, чтобы обсчитывать информацию, поступающую на самописец, то есть вычислять площади пиков. На выходе из этой установки они поставили маленький матричный принтер с узкой бумажной лентой, используемый в магазинах. В итоге из принтера с треском выползал кусочек бумаги, напоминающий кассовый чек, на котором столбиком были напечатаны площади пиков. Проведя успешное испытание, наш рационализатор с гордостью понес первый такой кусочек бумаги шефу, ожидая восторгов и похвал. Реакция шефа была сдержанной: "Здесь не хватает одной фразы – «Спасибо за покупку!»"

Способный и толковый научный сотрудник довольно долго проработал в институте, завершил хорошее физико-химическое исследование и стал готовиться к защите кандидатской диссертации. Когда все было готово к защите, произошло неприятное событие. В те трудные времена, чтобы прокормить семью, он устроился тайком на дополнительную работу – ночным сторожем. Непонятно как – но об этом узнали в институте. Вина ученого состояла в том, что, официально получая на дополнительной работе крохотную зарплату, он не платил с нее партийные взносы. Это считалось неизмеримо бóльшим грехом, чем, например, прогул, грубое нарушение техники безопасности или подтасовка экспериментальных результатов. Решено было отложить защиту из-за «сомнительного морального облика» диссертанта. Все от души сочувствовали парню, но времена сменились, и защиту разрешили. Ко всеобщему удовольствию, она прошла успешно. Интересным было то, что диссертанта звали Лев Николаевич. Его имя много раз повторялось в процессе защиты при чтении различных официальных документов. Этим решил воспользоваться председатель диссертационного совета. В заключительной речи он сказал: «Все мы хорошо знаем Льва Николаевича. Практически у нас на глазах прошли его научные „Детство“, „Отрочество“, „Юность“. Был трудный период, который можно было бы назвать „Война и мир“. Сегодня у Льва Николаевича истинное „Воскресение“. Пожелаем, чтобы дальнейшая научная судьба Льва Николаевича сложилась светлой и спокойной, как Ясная Поляна». Речь завершилась аплодисментами.

Проводимая в нашей стране международная научная конференция всегда была особым событием – прежде всего для организаторов. Создавались рабочие группы, среди которых была группа регистрации. На основе присланных заявок составлялись списки участников. Каждый прибывший подходил к регистраторам и, назвав фамилию, получал материалы конференции. В материалы входили сборник тезисов докладов, программа конференции, приглашения на экскурсии, иногда значок с эмблемой конференции и обязательно бейдж с именем участника. Если после знакомства с тезисами вас заинтересовала какая-то работа, то, зная фамилию докладчика, указанную в тезисах, вы могли найти его самого по бейджу и обсудить работу.

В те времена на международной конференции в обязательном порядке анонимно присутствовали сотрудники известного ведомства, чтобы следить за контактами советских участников с иностранцами. При подготовке одной такой конференции к руководителю группы регистрации подошел председатель оргкомитета, протянул ему список и сказал: "Это восемь участников из «того» ведомства, приготовь для них все материалы и бейджи с фамилиями, а я потом все заберу и передам им". Удивленный руководитель группы спросил: "Неужели они вам сообщили свои фамилии?" – "Конечно нет, – ответил тот. – В списке указаны имена и фамилии моих ближайших родственников. Таким образом я «помечу» этих молодцев и смогу в любой момент их вычислить".

В прежние времена научные сотрудники практически не владели разговорным английским – да и не очень он был нужен. Тем не менее изредка появлялась возможность поехать на международную конференцию. Молодому кандидату наук Л. Гуревичу представился случай поехать на полимерную конференцию в Прагу. Пройдя собеседование в райкоме и получив визу, он стал интенсивно репетировать свой доклад на английском языке о фенольных смолах, модифицированных полисилоксанами, c одновременным показом слайдов, используя домашний проектор для диапозитивов (в пластмассовых рамочках 5 × 5 см).

Прибыв на конференцию, при регистрации он получил карточку – талон в соседний ресторан, где кормили участников в счет уплаченного ими оргвзноса. Гуревич сразу решил позавтракать, вошел в ресторан и сел за пустующий столик. Тут он со страхом увидел, что к нему направляется какой-то иностранец, и, стало быть, общение на иностранном языке будет неизбежным. Иностранец (это был француз) подошел, вежливо наклонил голову и сказал: "Бон аппети!" Гуревич с перепугу решил, что тот ему представился, встал и, поклонившись, сказал: "Гуревич". Позавтракали молча, изредка обмениваясь улыбками. Прошло утреннее заседание конференции, а за обедом все повторились, что немного удивило Гуревича. Решив, что иностранец плохо слышит, он постарался произнести свою фамилию как можно отчетливей. На вечернем заседании он поделился своим недоумением с соотечественником: "Какой-то иностранец перед едой мне все время представляется, его зовут Бон Аппети!" Коллега расхохотался: "Ты что, со страху не понял, что по-французски это «приятного аппетита»?" Герой нашего рассказа решил за ужином исправить свою оплошность, дождался, когда француз сядет за столик, подошел и, поклонившись, сказал: "Бон аппети". Француз привстал и, роскошно грассируя, произнес: "Гуревич".

Эту часть рассказа автор книги поведет от первого лица. Во время работы в Институте элементоорганических соединений Академии наук моим руководителем был профессор А. А. Жданов – великолепный ученый и яркий человек. Однажды я сказал ему, что пишу научно-популярную статью об истории фотографии. Жданов сразу же спросил:

– А с чего началась фотография?

– С дагерротипов. Серебряную пластину обрабатывали в темноте парами брома, а затем вставляли в фотоаппарат, правильно?

– Да, все так. Всю химию процесса ты, конечно, опишешь, но статья может оказаться скучной. Могу выступить перед тобой в роли Пушкина, который подарил Гоголю сюжет будущей пьесы "Ревизор". Знаю историю, которая сможет оживить твою статью.

Я, разумеется, согласился и далее перескажу этот сюжет в виде диалога двух собеседников:

– Николай Васильевич Гоголь! Сразу при этих словах возникает в воображении такое знакомое, близкое лицо с живыми хитроватыми глазами, с острым носом и длинными волосами, расчесанными на… ну, словом, с пробором слева.