Сомнамбулист - Джонатан Барнс

Роджер Клеменс вынырнул из темноты на платформу и обнаружил там упитанного румяного человека. Он ждал его, держа в руке что-то вроде недоеденной булочки.

— Добрый вечер, мистер Клеменс.

— Мистер Макдональд...

Толстяк откусил изрядный кусок и шумно зачавкал, словно пес, роющийся в куче объедков.— Дело сделано?

— Подписано, запечатано, доставлено.

— Наконец-то. Мы уж начали сомневаться, что он вообще туда полезет.

— Знаете, он уже не тот. Лучшие его дни миновали. Поизносился. Выдохся. Потерял товарный вид.

— Я знаю,— улыбнулся Макдональд.— Именно поэтому он нам и нужен.

После спуска, показавшегося бесконечным, Эдвард Мун и Сомнамбулист вышли на свет. Великан с огромным облегчением вылез из последнего кольца лестницы, спустился на твердую землю и встряхнулся. Они огляделись, впитывая звуки, вид и запах «Любви».

Наконец Мун нарушил молчание.

— Признаться, я немного разочарован.

Сомнамбулист просто мрачно смотрел вокруг. Они находились в помещении вроде кладовой, полной пустых ящиков, старых бутылок и гнилых мешков. Естественно, пахло тут неприятно, будто где-то рядом валялось гнилое мясо. Мун подошел к двери.

— Будем надеяться, дальше дела обернутся поинтереснее.

Они оказались в большой круглой комнате, в тот момент пустой, но явно используемой как обеденный зал или столовая. Перед ними в дальнем углу залы стройными рядами стояли стулья и столы на козлах. Под галереей, предназначенной для публичных выступлений, висело огромное знамя. Символ, изображенный на нем, они видели уже неоднократно — черный цветок с пятью лепестками.

Мун не удержался от довольного восклицания:

— Наконец-то!

У Сомнамбулиста вид был не столь радостный: возможно, он уже почуял истинный смысл того, на что они наткнулись.

— Эдвард! — эхом раздался в комнате голос. Мун обернулся. Над ним стояла знакомая фигура.

— Я так рада, что ты пришел!

Мун рассмеялся от благодарности и облегчения. Может, у него даже слезы навернулись.

— Шарлотта! Слава богу! С тобой ничего не случилось?

Мисс Мун блаженно улыбнулась.

— Все прекрасно. Никогда мне не бывало так хорошо. Хотя я была бы очень признательна, если бы ты не называл меня прежним именем.

Сомнамбулист встревоженно глянул на Муна.

— Прежним именем? — осторожно переспросил Мун, словно, затягивая разговор, мог каким-то образом оттянуть подступающее осознание истины.

— Та женщина мертва,— весело сказала его сестра.— Вместо нее родилась я. Отныне ты должен называть меня Любовью.

Мун был ошеломлен.

— Шарлотта!

— Я тебя хочу кое с кем познакомить.

Мун чуть попятился, словно отступал от опасного зверя, способного броситься в ответ на малейшее движение.

— Неужели? И кто же это?

— Это очень, очень близкий мой друг. Великий вождь. Герой. И мое вдохновение.

Наконец Мун начал понимать, что происходит.

— Значит, это он стоит за всем этим, — внезапно вскипел он. — Вдохновитель убийств Сирила Хонимена и Филипа Данбара. Тот, кто стоит за нападениями на Директорат и заговором против города!

— Он понравится тебе,— мягко сказала Шарлотта.— Уверена, вы прекрасно поладите.

— Что они с тобой сделали? Девушка подняла взгляд.

— Он здесь, Эдвард. Он все тебе объяснит.

На галерею выскользнул незнакомец. Он ждал снаружи, выбирая момент для наиболее драматичного появления. Гибкий и узколицый, он казался неприметным человечком с нечистой кожей, морщинистым и одутловатым лицом. Но, несмотря на эти недостатки, в нем ощущалось некое благородство, прирожденное достоинство. Когда он заговорил, его мягкий и глубокий голос запульсировал гипнотической силой. Обладатель этого голоса привык, чтобы ему безоговорочно повиновались, чтобы каждое слово его воспринималось с почтением и благоговением.

— Меня зовут,— сказал он,— преподобный доктор Тан.

Но вам, дорогие читатели, я лучше известен как рассказчик этой истории.

Боюсь, я был не до конца честен с вами.

Конечно, вы скажете, что мне следовало открыть вам правду с самого начала, с первых страниц. Но отложите ваш вердикт на время, не судите меня за то, что я утаил частности, переиначил фамилию-другую, соврал пару раз.

Я не называл вам своего имени, поскольку не хотел, чтобы вы сочли «Сомнамбулиста» пристрастным повествованием. Большая часть прочитанного вами — чистая правда. Я уже признался, где приукрасил или преувеличил, а где пришлось выдумать,— там же об этом и сказано.

Однако вы могли заметить некоторую неровность в изображении одного персонажа. Я старался хранить беспристрастность, но — господи ты боже мой! — как же я в конце концов возненавидел этого человека!

Тем не менее, когда мы снова встретились в огромном зале под «Любовью, Любовью, Любовью и Любовью», я вел себя предельно вежливо, хотя с трудом удерживался от соблазна позлорадствовать.

— Мистер Мун. Счастлив, что вы все же сумели сюда попасть.

— Мы знакомы?

— Эдвард,— упрекнул я его.— Как же вы могли забыть?

— Преподобный доктор Тан, — ответил он (чересчур иронично).— Следует ли предположить, что это имя — не настоящее?

— Мое докторское звание — просто почетное,— признал я,— но, должен сказать, мне несколько обидно, что вы не помните меня.

Мун обратился к сестре.

— Кто этот человек?

Не могу похвастаться тем, что хорошо знал ее, но за время нашего чересчур краткого знакомства мисс Мун всегда поражала меня своим достоинством. Умная и миловидная и (после нескольких дней мягкого убеждения) откровенная сторонница нашего дела.

— Онгерой,— снова сказала она.— Вождь и величайший друг.

Я вспыхнул от этой незаслуженной похвалы.

— Вы и правда меня не помните? Мун покачал головой.

— Никогда прежде вас не встречал.— Он повернулся к Сомнамбулисту.— Ничего не напоминает?

Великан пожал плечами. Я был возмущен.

Я чувствовал себя обманутым. Я много лет ждал нашей встречи, предвкушал ее с болезненным возбуждением, как ребенок Рождество. Сколько раз я представлял идеальную версию нашего разговора, в которой я представал великодушным победителем, остроумным, мудрым и вдохновенным. Я намеревался ослепить его.

Но я ожидал, что Мун узнает меня сразу, что Сомнамбулист съежится от страха, что оба станут говорить со мной уважительно, как с опасным противником, врагом, которого надо бояться. Вместо этого они тупо таращились на меня, как на какого-нибудь вонючего нищеброда, который клянчит у них на улице деньги.