Сомнамбулист - Джонатан Барнс

Считаю нужным заранее предупредить о том, что произведение сие лишено каких бы то ни было литературных достоинств. Перед вами образчик отвратительного бреда, сбивчивый, неправдоподобный, населенный ходульными персонажами, изложенный нудным, а порою и претенциозно-нелепым языком. Глупо даже надеяться, будто по прочтении вы поверите хотя бы единому слову.

Однако мне все же не представляется возможным полностью взвалить на себя ответственность за все недостатки данного сочинения. Я имею самые веские причины предложить вашему суду повествование столь сенсационное и невероятное. Дело в том, что здесь все до последнего слова — правда. Все произошло на самом деле, а я, скромный журналист Босуэлл, всего лишь зафиксировал события на бумаге. Как вы уже наверняка догадались, я в писательском деле новичок. Мне не хватает мастерства. Я напрочь лишен способности увлечь читателя, очаровать его внезапным поворотом сюжета или заворожить изяществом слога.

Тем не менее в трех вещах вы можете не сомневаться: я постараюсь изложить факты как можно последовательнее и четче, не упустив ни одного сколько-нибудь значительного события, и буду с читателем искренним настолько, насколько это возможно.

Ладно, последнее, самое последнее замечание: если уж мы решили играть в открытую, то так и быть, сознаюсь — я намерен пару раз откровенно солгать.

Чему же вы в таком случае поверите? Как отличите правду от вымысла?

А вот это я уже оставлю на ваше усмотрение.

Начнем мы с Сирила Хонимена.

Хонимен — хамоватый жирненький человечек. Он вечно потеет, а его обвислые щеки подрагивают при ходьбе. Через несколько страниц ему предстоит умереть.

Вы, уж пожалуйста, не привязывайтесь к нему чрезмерно. Да и я не намерен излишне углубляться в описание этого образа, поскольку персонаж он незначительный, проходной. Будущий труп, короче.

Однако, наверное, все же следует упомянуть вот что: Сирил Хонимен был актером, причем актером плохим. Под словом «плохой» я подразумеваю нечто большее, нежели недостаточное владение ремеслом. Нет, он был совершенно и безнадежно ужасен. Этот человек являл собой сущее оскорбление профессии — бездарь, купившая себе место на сцене на денежки, предоставленные не в меру любящими родителями. Незадолго до собственной гибели Хонимен получил роль Париса из «Ромео и Джульетты» в одном захудалом театрике, отчаянно нуждавшемся в деньгах. В ту роковую ночь Сирил кутил с труппой, по большей части состоявшей из таких же бездарей, как и он сам. Он расстался с веселой компанией где-то в полночь, заявив, будто направляется домой разучивать роль, хотя на самом деле держал в голове совершенно иное место, равно как и цель. Актер покинул здание театра и примерно через час оказался в одном из районов, пользовавшихся довольно скверной репутацией. Ладони его постепенно делались влажными от предвкушения. Само пребывание в подобном месте возбуждало Хонимена. Ему доставляло удовольствие ощущение собственной причастности к чему-то противозаконному, а витавший повсюду аромат греха прямо-таки ввергал в состояние эйфории.

Казалось, он прошагал целую вечность, вдыхая здешнюю шумную атмосферу, наслаждаясь грязцой и любуясь тем, сколь низко пали местные обитатели. Железнодорожный вокзал уже несколько часов как закрылся, а все добропорядочные жители видели десятый сон. Улицы были отданы во власть похоти и разврата. Хонимен буквально дрожал от предвкушения порочного удовольствия, все глубже погружаясь в утробу сей современной Гоморры. Путь его пролегал по темным переулкам и задворкам, освещенным лишь болезненным, жидким светом газовых фонарей. Сгустившийся туман придавал окружающей обстановке жутковатый, фантасмагорический вид, и люди, встречавшиеся Хонимену по дороге, теперь напоминали бесплотные тени, словно персонажи книг, лишь отчасти присутствующие в реальном мире. Они окликали его, прося на хлеб и на выпивку, предлагали себя за деньги или же сулили различные запретные наслаждения. Актер с важным видом проходил мимо. Он слишком часто бывал здесь, вид человеческих существ, опустившихся на самое дно, сделался ему привычен и не вызывал особого интереса. Нынешней ночью Сирил искал удовольствий поизощреннее, поновее. Его преследовало желание погрузиться еще глубже.

Наконец он высмотрел силуэт женщины, маячивший под газовым фонарем. Для подобных мест она казалась одетой слишком хорошо. На голове кокетливо сидел новый берет, а фигуру, гибкую и изящную, подчеркивало платье, обнажавшее куда больше тела, нежели полагается в приличном обществе. Кожу ее, видимо некогда фарфорово-белую, изрыли оспины и обезобразили шрамы, а белила отваливались со щек целыми кусочками. Город жесток к таким, как она.

Поравнявшись с ней, Хонимен в знак приветствия слегка приподнял шляпу. Даже грязно-желтого света фонаря хватало, чтобы разглядеть ее молодость и красоту. Да, несомненно, актер повстречал падшую женщину, однако пала она совсем недавно. Жертва несчастной судьбы, но пока, судя по всему, новенькая в этой игре.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила незнакомка.

Хонимен бесстыдно разглядывал ее, буквально раздевая глазами. Ей никак не могло исполниться больше восемнадцати. Почти дитя.

— Возможно.— Актер воровато улыбнулся.

— Хочешь знать сколько?

— Ну и сколько? — промямлил Сирил заплетающимся от нетерпения языком.

— Ровно столько, чтобы оплатить мне ночлег. Большего не прошу.

— Дорогуша. Ты слишком ценное сокровище, чтобы болтаться здесь. Ты подобна жемчужине в навозной куче.

Если она и уловила смысл его неуклюжего комплимента, то виду не подала.

— Так ты желаешь пройтись со мной?

— А у тебя есть на примете какое-нибудь место?

— Да, и вполне безопасное. Ну, что-то вроде частного дома. Там бы мы могли познакомиться ближе.— Губы ее искривились в попытке изобразить кокетливую улыбку.

Притворство незнакомки не вызывало ни малейшего сомнения, однако Хонимен, уже пребывавший в состоянии крайнего возбуждения, видел перед собой лишь похотливую девицу, шлюшку, сильфиду, ждущую своего покорителя. Не раздумывая, он затрусил следом за ней. Промежность актера взмокла от пота, а шов от брюк врезался между ногами сильнее обычного. Сирил скривился — наполовину от боли, наполовину от удовольствия.

— Далеко еще?

— Нет, совсем рядом.

Некоторое время они шли молча, затем незнакомка остановилась и кивнула куда-то вверх.

— Здесь.

Хонимен, как громом пораженный, уставился на внушительного вида сооружение, словно по мановению волшебной палочки материализовавшееся перед ним из темноты. В наш век здание сие выглядело довольно странно. Воплощенный анахронизм, эдакий образчик чьего-то извращенного вкуса. Искаженная ночью, освещенная лишь анемичным светом луны, постройка напоминала доисторический монолит, одну из стел Стоунхенджа[1], с корнем вырванную из Солсберийской равнины и вонзенную во чрево города.