Как ты смеешь - Меган Эббот

– Нас всегда было только двое, Эдди, – говорит она.

И что-то шевелится во мне – глубоко зарытое, почти забытое воспоминание.

– Эдди, долго еще мы будем притворяться? Я знаю, ты не забыла, – произносит она, повернувшись ко мне спиной.

И, конечно, я вспоминаю. И понимаю, почему она затаила обиду.

Год назад, ранней весной мы лежали пьяные там, на утесе, и смотрели на звезды. Было так холодно, что изо рта клубился пар, но Бет все равно разделась. Помню белые следы от купальника, то, как я бежала вслед за ней, скользя по мокрым листьям, и какой горячей была ее спина, когда я прикоснулась к ней.

Мы упали на мох и, провалившись в него, как в перину, стали смотреть на небо. Она только что вернулась из Бахи, где две недели провела с матерью, и привезла мне кое-что. Она просит вытянуть руку и закрыть глаза. И я чувствую мягкий кожаный шнур на запястье и холодок металла. Рука Фатимы.

А потом она рассказывает легенду о Фатиме. Та помешивала пищу в котле, когда ее муж вернулся домой и привел новую жену. Убитая горем, Фатима выронила половник и стала помешивать своей рукой, не замечая боли.

– Ее рука защищает тебя, – сказала она. – Теперь ничто не сможет тебе навредить. Теперь мы в безопасности.

Мы вытянули руки вверх, касаясь друг друга запястьями. Лунный свет отражался в зеркальной ладони, словно обещая нам вечную защиту.

Надев этот браслет, я почувствовала себя сильной и защищенной. Властной. Как Бет.

У меня возникло ощущение, что случилось чудо, а кому охота трепаться о таких мгновениях на каждом углу? Мы храним их в самом дальнем углу, где держим самые сокровенные воспоминания, укрываем и втайне лелеем, как самое особенное, что когда-либо имели.

Мы лежали, задрав шорты, и сравнивали лиловые синяки на правом бедре. Одинаковые отпечатки большого пальца в тех местах, за которые Минди, Кори и другие девчонки хватались, чтобы забросить нас наверх.

Она надавливала на мой синяк, а я на ее, и, морщась от боли, мы трогали их, и боль почему-то успокаивалась.

Как все произошло? Как случилось, что нас потянуло друг к другу?

Мое дыхание на ее шее, мои губы на мочке ее уха. Помню, что я начала, не помню, как и зачем. Мы так и не сняли шорты и не сделали того, что могли бы, но когда я закрываю глаза и позволяю себе вспомнить, то чувствую щеку на ее колене, ее сильные руки, раздвигающие мои бедра. Мои губы на ее губах. Я слышу ее смех.

Мы никогда не вспоминали об этом. Наверное, потом все стало восприниматься иначе.

Наверное, я стала воспринимать это иначе.

Сезон закончился, появились мальчики, потом другие мальчики, и мы уехали в лагерь. Там я решила жить в одной комнате с Кейси Джей и носила ее фенечку. Тогда все совсем разладилось и так и не исправилось толком. А когда она увидела нас с Кейси – мы сидели и смеялись, она болтала ногами на верхней койке – вы бы видели ее лицо. Вы бы видели мое. Кажется, я и сейчас его себе представляю.

Нет, я никогда не вспоминаю о том, что случилось той ночью на утесе.

Там у меня возникло ощущение, будто произошло чудо, а кому нравится вспоминать о таких мгновениях? Мы хороним их, закапываем в самый дальний угол, где держим сокровенные воспоминания, укрываем их и втайне лелеем, как нечто особенное, что когда-то имели, но потом были вынуждены забыть.

– Ты никогда не хотела разобраться в себе, Эдди, – произносит она. – Понять, что хочешь и на что готова пойти, чтобы получить это. И вот что в итоге.

И вот что в итоге.

– Ты этого хотела. Забирай, – говорит она. – Это всегда должна была быть ты.

Август, чирлидерский лагерь, отбор в команду

– В старших классах чирлидинг был моей единственной радостью.

Первый день смены в чирлидерском лагере. В невероятно душном зале я расхаживаю перед группкой будущих восьмиклассниц и толкаю речь. В которой каждое слово – правда и реальность.

– Некоторые считают, что чирлидинг – это глупо. Они смеются над нами. Но я никогда не обращала на них внимания. Я знала, что у них нет того, что есть у меня.

Девчонки сидят на длинных матах с наивными личиками и широко раскрытыми глазами и смотрят на меня так, будто я сообщаю им всю мудрость этого мира. Что я, собственно, и делаю.

– Чирлидинг подарил мне смысл. Тренированное тело и сильный ум. И друзей на всю жизнь.

Рири стоит рядом. Я прохожу вдоль мата с прямой спиной, задрав подбородок.

– Хотите, чтобы и у вас было так же? – вопрошаю я. – Тогда вы должны стоять горой за свою команду.

Они молча кивают.

– Если вы не будете доверять друг другу, – говорю я, – этот мат станет вашим эшафотом.

Воцаряется гробовое молчание. Я качаю свисток в руке, и слышно лишь, как он глухо трется о мои брюки.

Ко мне подходит Эмили. Ее раненая нога полностью зажила, мрачные пророчества начисто улетучились из головы. Она больше не вспоминает о них. Я-то знаю. Это я помогла ей забыть.

Она поднимает локоть и кладет его мне на плечо. Вздергивает подбородок. Эмили и Рири – мои заместители. Мои грозные лейтенанты.

– У нас пять недель до прихода нового тренера. Но я не хочу проводить это время без дела. А вы?

Они жуют жвачку, вертят хвостиками, раскачиваются, сидя по-турецки. Их дряблые ножки так и ждут, чтобы их подкачали. Им не терпится вырваться из болота посредственности. Они ждут, когда их спасут.

– Я хочу превзойти себя, а не других – а вы?

– Я хочу меняться, а не искать оправдания – а вы?

– Доказывать себе, а не другим.

– Быть лидером, а не жертвой.

«Бет может вернуться осенью, правда? – все время спрашивает Эмили. – Она уже дома, сдала экзамены. Даже машину водит».

Но я знаю, что Бет никогда не вернется. Не вернется, потому что я отняла у нее кое-что и даже не хочу об этом думать. Я не хочу…

– Я делаю осознанный выбор, – говорю я, – а не иду на поводу у случайности, а вы?

Они берутся за руки и смотрят на меня снизу вверх, смотрят на Рири и ее великолепное тело, на Эмили и ее ангельскую улыбку. На нас троих.

– Чирлидинг научил меня верить, что девочки подхватят меня, когда я упаду, – продолжаю я и, глядя поверх их голов на пустые трибуны, вижу Бет. Не тренера, а Бет, ее лицо, тьму, беды и разрушения. А там, подо всем этим – ее бьющееся сердце.

Но я отворачиваюсь от трибун, смотрю на своих девочек и удерживаю всколыхнувшееся в груди. Крепко удерживаю. Ему нельзя пробиться. Это я усвоила. Я набираю побольше воздуха в легкие и завершаю свою речь.

– Этот спорт научил меня быть лидером.