Как ты смеешь - Меган Эббот

– Когда я вернулась домой, все ящики были вывернуты, содержимое секретера валялось на полу. Он все перерыл, – рассказывает она. – Но что его заставило это сделать, я так и не узнала.

Я ничего не отвечаю.

– Мне кажется, он не собирался стрелять, – говорит она. – Он не такой.

– Но если Мэтт расскажет, как все было, если вы оба расскажете, – говорю я чуть громче, – может быть, они его отпустят?

Она устало смотрит на меня, будто спрашивает: «А что дальше, Эдди? А дальше что?»

– Я видела его лицо за секунду до смерти, – произносит она. – Лицо Уилла. Видела, как он смотрел на Мэтта.

Она поворачивается ко мне.

– Он даже не взглянул на меня.

Я представляю Уилла и, кажется, наконец, понимаю. Раньше у меня никак не получалось уловить, что же с ним не так. Его взгляд словно все время ускользал, он никогда по-настоящему не смотрел тебе в глаза. Рядом с ним всегда появлялось ощущение, что в комнате кроме него никого нет.

– Сегодня, перед тем, как они пришли за ним, Мэтт сказал: «Они ни за что не поверят, что он на самом деле хотел умереть. Я не должен был знать об этом, Колетт, ведь это так несправедливо. Но это правда», – она смотрит на меня с грустной улыбкой. – И знаешь что, Эдди? Он прав. Это несправедливо: он убил человека, который хотел умереть, – ее улыбка меркнет. – Потому что мне все равно ничего не поможет.

Некоторое время мы сидим в тишине.

– Тренер, – я с удивлением слышу свой голос. И задаю вопрос, потому что мне кажется, что это мой последний шанс его задать, другого не представится. – А ведь я даже не знаю, почему ты занялась чирлидингом. Как ты полюбила его.

Она проводит пальцем по верхней губе.

– А я его никогда не любила, – она качает головой. – Это было просто занятие. Даже не скажу, чтобы оно мне сильно нравилось.

Я ей не верю.

– А дальше что? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня и смеется.

Проходит несколько дней. Я смотрю новости – моя новая привычка – и вижу свежий репортаж.

– В расследовании наметился прорыв, когда свидетель опознал Мэттью Френча как того самого человека, которого он видел выбегающим из здания «Башен» в ночь убийства. По словам очевидца, в свете фонарей на парковке было похоже, что одежда Френча в крови.

В наше время тайны долго не хранятся, и вскоре Рири сообщает мне имя очевидца.

Оказывается, это Джорди Бреннан. Тот самый, с горбинкой на носу и в шортах с черепами.

В одну из своих вечерних пробежек он добежал почти до самого Уик-Парка. Увидев горящие фонари на парковке у «Башен», свернул к ним, чтобы найти песню в плеере.

Интересно, что он почувствовал, увидев, как Мэтт Френч выбегает из здания? Как близко он находился, чтобы увидеть кровь? Или выражение лица Мэтта. Мне иногда кажется, что я могу представить его лицо в тот момент.

Джорди Бреннан. Я вижу, как он стоит и вдыхает морозный воздух, делает долгие, глубокие вдохи за несколько мгновений до того, как замечает Мэтта Френча. Всего в паре сотен метров от того места, где мы с ним страстно целовались в течение получаса, а может, дольше, где он крепко зажмуривал свои пустые глаза и верил, что что-то начинается.

В те несколько минут, что он стоял там, переводил дыхание и искал песню – думал ли он обо мне?

Я навещаю Бет в больнице только раз. Уже очень поздно, часы посещений закончились, но мне не хочется встречаться ни с ее матерью, ни с девчонками из команды, которые толпятся у нее в палате – сначала, как у смертного одра, а теперь денно и нощно молясь о ее выздоровлении. У меня нет ни малейшего желания смотреть, как они заламывают руки и рвут волосы на голове, будто салемские ведьмы.

Когда стало ясно, что старуха с косой не придет, и прекратились разговоры о внутричерепном кровотечении и нарушении когнитивных функций, они переключились на сочинение эпических поэм на страничке Бет в «Фейсбуке», где все оставляют сердечки в комментариях и пишут «поправляйся, сестричка!», на ежечасные передачки, букеты из конфет, подарочные корзинки с пышными бантами, до краев наполненные капкейками со смайликами, и плюшевых мишек в сестринских шапочках. Все то, что так любит Бет.

Поэтому я прихожу попозже, когда в больнице сумрачно и одиноко.

Встаю у ее кровати, берусь за поручни.

Вздрагиваю, когда замечаю, что она не спит, и ее глаза поблескивают в лунном свете, словно она дожидалась меня.

Она думала, что я не приду. Я одна до сих пор не приходила.

– Даже отец заявился, – выговаривает она со слабой улыбкой. – Хочет подать в суд на школу, прикинь?

Я рассказываю, что тренерша уехала из города, отвезла Кейтлин к своей матери и вернется только на слушание.

Но она ничего не отвечает и только потом начинает говорить.

Будто продолжает давний разговор, прерванный на полуслове.

– Никогда не забуду, как я его увидела. Как однажды она вошла в зал, и я увидела его, – ее голос глухой и печальный. – Сначала я глазам своим не поверила. Это было худшее, что могло произойти. Ничего хуже представить было нельзя.

Я не понимаю, о чем она, и гадаю, что же происходит в ее голове.

– Это было немыслимо, – продолжает она. – Ты отдала его ей – тот самый, что я дала тебе.

Она не сводит с меня глаз. В них тлеет едва сдерживаемое пламя.

– Как ты могла подарить ей браслет, Эдди?

Браслет. Не могу поверить, что после всего, что случилось, мы снова вернулись к браслету. Наверное, жидкость давит ей на мозг, как тогда, когда из ее уха закапала черная кровь.

Я качаю головой.

– Это просто браслет, Бет, я не помню даже, откуда он у меня…

– Вот это и есть самое ужасное, – говорит она.

И тут я вспоминаю.

«У меня для тебя подарок, – сказала она, вручая мне браслет. Это было с год назад, может, раньше. – Никогда его не снимай». С такими же надеждами я вручала его тренеру.

– Я забыла, – отвечаю я и, наверное, лгу, но предпочитаю об этом не задумываться. Бет всегда говорила, что моя особенность – видеть и помнить только то, что мне хочется. Я многого не запоминаю. Бет – моя память, все помнит за меня.

– Мало ли браслетов ты мне дарила, – говорю я. – Мы все друг другу браслеты дарим. Мы же девчонки.

Я говорю ужасные вещи, и мне стыдно.

– Не надо было оставлять его у себя, – произносит она. – Бросила бы лучше в ущелье. На самое дно, туда, где лежат кости дев из племени апачей.

– Не понимаю, как я могла забыть, – говорю я уже мягче.

Она смотрит на меня стеклянными глазами и отворачивается.