Игра на понижение. Тайные пружины финансовой катастрофы - Майкл Льюис

Не только руководители Уолл-стрит, но и Министерство финансов с Федеральной резервной системой очень быстро стали преподносить события на Уолл-стрит в 2008 году как «кризис доверия», как старую добрую финансовую панику, спровоцированную банкротством Lehman Brothers. В августе 2009 года президент Goldman Sachs Гэри Кон даже публично заявил, что банк никогда не нуждался в правительственной помощи, поскольку был в состоянии выдержать любую кратковременную панику. Но между старой доброй финансовой паникой и событиями на Уолл-стрит в 2008 году огромная разница. Во время паники восприятие ситуации порождает свою реальность: в переполненном театре кто-то кричит: «Пожар!» – и люди начинают давить друг друга, пытаясь пробраться к выходу. В 2008 году на Уолл-стрит реальность взяла верх над восприятием: переполненный театр сгорел дотла вместе со зрителями. Крупнейшие фирмы на Уолл-стрит либо обанкротились, либо оказались на грани банкротства. Проблема была не в том, что Lehman Brothers позволили пойти ко дну, а в том, что ему столько времени позволяли процветать.

Этот новый порядок – бесплатные деньги для капиталистов, свободные рынки для всех остальных – плюс практически мгновенное переделывание финансовой истории раздражали многих. Но мало кто чувствовал такое отвращение, как Стив Айсман. Самые влиятельные и высокооплачиваемые финансисты были полностью дискредитированы; без вмешательства правительства все они лишились бы своих должностей. Тем не менее эти самые финансисты использовали правительство для собственного обогащения. «Я могу понять, почему Goldman Sachs хочет участвовать в дискуссии по поводу будущего Уолл-стрит, – говорит Айсман. – Непонятно мне только одно: почему их вообще кто-то слушает». По мнению Айсмана, нежелание американского правительства допустить банкротство банков является не решением, а симптомом серьезной дисфункции финансовой системы. Проблема заключается не в исключительной важности банков как таковых для процветания американской экономики. Проблемой, на его взгляд, является колоссальный объем дефолтных свопов, покупаемых и продаваемых каждым из них. «Риск на рынке безграничен, – утверждает Айсман. – Банк с рыночной капитализацией в миллиард долларов мог выпустить дефолтные свопы на триллион долларов. Никто не знает, сколько их в действительности на рынке! И никто не знает, где они все!» Банкротство, скажем, Citigroup может быть экономически приемлемым. Оно принесет убытки сотрудникам, акционерам и держателям облигаций Citigroup, но их объемы известны. Однако банкротство Citigroup повлечет за собой огромные выплаты по ставке неопределенных размеров: выплаты со стороны тех, кто продал дефолтные свопы на Citigroup, тем, кто купил их.

Это еще одно последствие преобразования товариществ с Уолл-стрит в публичные компании: они стали объектом спекуляции. Теперь не социальная и экономическая значимость делает банк слишком крупным, чтобы допустить его банкротство, а количество сторонних ставок, сделанных на этот банк.

В конце концов я не удержался и задал Джону Гутфройнду вопрос о самом важном и фатальном решении в его жизни – решении превратить товарищество в публичную компанию, которое стало первым камешком, сброшенным с лавиноопасной вершины. «Да, – ответил он, – руководители других фирм осуждали этот шаг и недоумевали, как вообще можно пойти на такое. Но когда искушение стало слишком велико, они все поддались ему». Впрочем, Гутфройнд не стал отрицать, что главной целью превращения товарищества в акционерную компанию был перенос финансового риска на акционеров. «Теперь, если что не так, это их проблема, – подтвердил он, – и кстати, не только их». Если инвестиционный банк с Уолл-стрит облажается, его риски становятся проблемой правительства США. «Принцип невмешательства государства в экономику действует лишь до тех пор, пока ты по уши не увязнешь в дерьме», – ухмыльнулся Гутфройнд. Ведь он-то уже вышел из игры. Теперь вина лежала на других.

Он с любопытством следил, как я записываю его слова. «Это еще зачем?»

Я ответил, что теперь, когда мир, описанный мною в «Покере лжецов», умирает, пожалуй, пришло время обновить картину. Может быть, даже выпустить 20-е, юбилейное издание.

«Меня сейчас стошнит», – промолвил Гутфройнд.

Несмотря на то что ему было крайне неприятно мое общество, я испытывал огромное удовольствие от нашей беседы. Он оставался все тем же жестким, прямолинейным и резким человеком. Гутфройнд сыграл не последнюю роль в создании монстра, но в нем до сих пор продолжала жить прежняя Уолл-стрит, на которой действовал принцип: «Давши слово – держись». На той Уолл-стрит уволившиеся сотрудники не доставляли неприятностей бывшим начальникам, превращая их в персонажей своих книг. «Все-таки, – наконец произнес Гутфройнд, – согласись: твоя гребаная книга разрушила мою карьеру и сделала карьеру тебе». С этими словами бывший король прошлой Уолл-стрит протянул мне тарелку с заказанным им блюдом и ласково предложил: «Не желаешь попробовать яйца со специями?»

До этого момента я не обращал внимания на то, что он ел. А теперь увидел, что он заказал фирменное блюдо – роскошное, изысканное лакомство ушедшей эпохи. Чья фантазия породила яйца со специями? Кто сумел предвидеть, что из обыкновенного яйца можно приготовить такое объедение? Протянув руку, я подхватил с тарелки одно яйцо. Ведь бесплатно же. Халява никогда не теряет своей привлекательности.