Первое правило королевы - Татьяна Устинова

Зимние сады с лианами и пальмами. Панорамные лифты из сверкающего хрусталя. Белый «Стенвей» под сенью магнолий. Конторки красного дерева. Иранские ковры — впрочем, вполне возможно, что ковры кайруанские. Мраморные ступени, зеркала, золотые стойки. Бассейны, разноцветные рыбки, свечи в драгоценных подсвечниках. Покойные кресла, стеклянные столы, светлый узорчатый паркет. Лестница от края до края, резной дуб панелей, начищенные до жаркого блеска медные шишечки.

Человека неподготовленного интерьер белоярской гостиницы «Урал» прямо с порога, непосредственно после поклона вежливого швейцара в ливрее и перед приветствием красотки в форменном пиджаке и консервативной блузке, сбивал с ног и заставлял задуматься о никчемности собственного жалкого существования.

Инна была человеком подготовленным. Кроме того, ей всегда было наплевать на интерьеры.

Администраторша передала ей трубку таким движением, словно вручала кубок Дэвиса.

— Да, — отрывисто сказали в трубке.

— Селиверстова Инна Васильевна. Добрый вечер.

Там помолчали. Инна посмотрела на свою перчатку.

— Добрый. Мне спуститься или ты поднимешься сама? Номер шесть двадцать семь.

— Я поднимусь, — ответила Инна и вернула трубку администраторше.

В гостинице «Урал» можно было не беспокоиться о разглашении государственной тайны — в данном случае подробностей ночного визита Инны Селиверстовой в номер олигарха Ястребова. Здесь подчеркнуто никому не было дела до того, кто, с кем, как и сколько времени проводит, кто к кому приезжает, кто у кого остается или не остается. Потерять работу можно было в два счета, а терять такую работу из-за соблазна просто посплетничать никто не желал.

— Шесть двадцать семь, — уточнила Инна, — это какой этаж?

— Шестой. Может быть, проводить?

— Не нужно, я сама.

По мраморным ступеням, чистым и широким, как море, она поднялась на подиум, вошла в лифт и посмотрела на сверкающую панель.

Она сильно волновалась и поняла это, только когда сообразила, что смотрит на эту чертову панель уже давно и понятия не имеет, что именно нужно делать дальше.

Совершив над собой усилие, она стряхнула оцепенение и нажала вкусно щелкнувшую кнопку.

Поздно что-либо менять, кроме того, Инна была не из тех, кто меняет однажды принятое решение. Лифт плавно причалил к шестому этажу, и она шагнула на бесценный ковер — кайруанский или иранский, черт их разберет. В зеркале на противоположной стене отразилась какая-то женщина в короткой дубленке, джинсах и невысоких ботинках. У женщины были бледные щеки, светлые, чуть растрепанные волосы, страшные глаза и нелепые папки под мышкой.

Кажется, это я.

Она подошла поближе.

Ну да. Это точно я. Я смотрю в зеркало и вижу себя.

Словно зачарованная, она поправила папки, и та, в зеркале, следом за ней тоже поправила папки. Мысли были медленные, словно замерзшие.

Кажется, я знаю, что случилось с Мухиным и его семьей. Кажется, я обо всем догадалась. Мать кричала мне, когда я была маленькой: «Слишком умная, зараза!» Я слишком умная, и меня теперь никто и ничто не спасет. Это совершенно очевидный факт — как и то, что я стою сейчас перед этим зеркалом и смотрю на себя и не понимаю, что это я. К несчастью, я не могу сделать вид, что меня ничего не касается, потому что мне, как и Кате Мухиной, приговор уже подписан. Я не могу изменить решение суда. Но я могу уничтожить судей — раз и навсегда.

Я могу спасти только сама себя. Если у меня получится. Если мне не изменит мое необыкновенное везение. Если я все правильно рассчитаю, но ведь я могу рассчитать и неправильно. И что тогда?..

Впрочем, совершенно очевидно — что.

Она прищурилась — в зеркале к ней подходил Ястребов, один в пустом коридоре, похожем на коридор, ведущий к райским чертогам. Говорят, у каждого свой рай.

Инне хотелось, чтобы в ее раю вместо тропических растений, белых роялей и драгоценных камней были ледяная горка, горячий чай с лимоном, золотистые пироги, смешная кудлатая собака, пара кошек, теплый плед, огонь в камине, лиственничные стены, новогодняя елка в огоньках, коробки под ней в бантах и лентах, метель, трущаяся о дом, как медведица, белобрысый мальчишка, читающий на ковре растрепанную книжку — рядом красное надкушенное яблоко! — и этот мужчина, что подходит сейчас из глубины стекла. Нереальный, потому что он существует только там, внутри. Здесь, снаружи, кто-то совсем другой.

— Привет.

— Привет.

— Ты заблудилась?

— Нет. У меня голова немного закружилась. Наверное, от этого дурацкого лифта.

— Что случилось?

Она оторвалась от того, который был в зеркале, и посмотрела на того, который стоял у нее за спиной.

— Ничего.

— Не ври, — сказал он устало. — Я же вижу.

— Мне нужно с тобой поговорить.

Он мазнул взглядом по папкам и опять уставился ей в лицо.

— О делах?..

Где-то близко играли в бильярд, слышались негромкие приятные удары костяных шаров, и восклицания, и быстрая английская речь.

— О жизни и смерти.

Ястребов нисколько не удивился.

— Вот так сразу, о жизни и смерти? — уточнил он насмешливо. — Ну, хорошо.

Он вытащил у нее из-под мышки папки и за руку, как девочку, повел за собой.

— Только сначала я должна почитать, — выпалила она ему в спину, как только дверь за ними захлопнулась. — Недолго.

— Это? — Он кинул папки на роскошный письменный стол.

— Да.

— А что здесь?

— Я сама пока не знаю.

— А где ты это взяла?

— Украла, — хладнокровно заявила Инна. — Из одной скверной квартирки на улице Чернышевского. Дай мне чаю. Или здесь дают только «Наполеон» восемьдесят второго года?

— Здесь дают даже первач, если кому надо, — пробормотал он. — А поесть? Хочешь?

От его тона заботливого мужа она вдруг почувствовала, что устала, ужасно устала, так, что сейчас заплачет от того, что у нее нет больше сил, от боли в разбитой коленке, от звука выстрелов, который словно сам по себе возникал в голове, снова и снова, и она — сильная женщина! — ничего не могла с этим поделать!

Осталось совсем немного. Она справится. Она всегда со всем справлялась — в одиночку. С тех пор как ей исполнилось восемь лет.

— Мне чаю, и больше ничего не нужно. Где я могу… сесть?

— Где угодно. Или тебе нужно уединение?..

— Хотелось бы.

— Тогда в кабинете.

Он даже дверь за ней закрыл — вот какой деликатный политический противник ей попался!