Браззавиль-бич - Уильям Бойд

Теперь Амилькар сажал Яна и меня рядом с собой, в кабину водителя. Большую часть времени он сам вел «лендровер», иногда втискивая к нам четвертым кого-нибудь из мальчиков, кто почему-либо знал местность. Вокруг по-прежнему расстилалось мелколесье, где попадались островки деревьев повыше и странные каменистые холмики и тянулись ненадежные пыльные тропы и разбитые проселки, по которым мы ехали. На этих убогих дорогах не было никаких указателей, и за три дня, проведенных в пути, мы не видели и не слышали ни одной машины. Когда мы подъезжали к развилке или перекрестку, Амилькар останавливал «лендровер», выходил из него, советовался с мальчиками, делал выбор и ехал дальше. Теперь он не пользовался ни картой, ни компасом. Я спросила его, как он узнает, куда ехать, он ответил, что этот район под контролем ЮНАМО, видимо, считая, что дал исчерпывающее объяснение.

За три дня нашей поездки настроение у Яна не улучшилось. Он оставался молчаливым и подавленным, часто мне казалось, что он вот-вот расплачется. Сначала я пыталась как-то его подбодрить, но разговоры о лагере, о том, чем, наверное, сейчас занимаются наши коллеги, об официальных поисковых партиях и прочее, по-видимому, погружали его в еще большую депрессию. Вдобавок он стремительно терял в весе. Мы все худели, но у него в организме никакая пища не задерживалась больше часа. Я думала, что он так и не вышел из шокового состояния, и надеялась, что он придет в себя прежде, чем полностью утратит здоровье.

Но в чем у него не было повода сомневаться — это в том, что Амилькар и «Атомный бабах» для него физической угрозы не представляют. Амилькар был мил и общителен, мальчики вежливы и печальны. Амилькар конфиденциально объяснил мне, что, по его мнению, они так и не оправились после смерти товарищей по команде.

У меня настроение было более переменчивое и странное. Иногда оно становилось бодрым и авантюрным, словно мне выпала удача участвовать в необычайном приключении, тем более увлекательном теперь, когда я знала, что Амилькар нас отпустит. Иногда же мною овладевали покорность судьбе и стоическое равнодушие. Тогда эта нескончаемая поездка по высохшему мелколесью казалась мне странным сном, головокружительной фантазией о том, как мы попали в плен, как нас благородно и великодушно похитили, причем я чувствовала себя не то жертвой, не то соучастницей.

На третий вечер Амилькар остановил «лендровер» чуть раньше обычного. Его спрятали под чахлой акацией, замаскировали ветками. Мальчики развели костерок, поставили на огонь кукурузную кашу с какими-то рыбьими головами.

Потом вбили в землю два шеста, натянули между ними веревку. Взяли мачете и очертили границу площадки. Разбились на две команды по четыре человека. До того, как выйти на поле, мальчики с Амилькаром в качестве корифея дружно проскандировали то же, что всегда перед началом игры:

— Атомный?

— Бабах!

— Атомный?

— Бабах!

— Атомный?

— Бабах! Бабах! Бабах!

Потом из чьего-то узла извлекли мяч, и они играли, пока не стемнело. Я смотрела, как они принимают снизу, подают, режут и пасуют, оценивала их умение прыгать, гасить свечи, передавать, делать обманные движения и падать за мячом. Впервые мальчиков покинула сдержанность, они кричали, подбадривали друг друга, спорили и ликовали, залитые мягким вечерним светом, в котором их длинные тонкие тела отбрасывали еще более длинные и тонкие тени.

На каком-то этапе в игру включился Амилькар, он, не щадя себя, бросался за самыми безнадежными мячами, прыгал так высоко, как только мог, чтобы погасить свечку, выкрикивал советы и замечания, указывал на ошибки в тактике.

Мы с Яном сидели на земле и наблюдали за игрой, сперва рассеянно, думая о своем, потом втянулись, начали громко аплодировать, когда какой-нибудь прыжок казался особенно ловким, лихой финт — особенно стильным. Только позже, когда стемнело, мяча стало почти не видно и игру пришлось прекратить, я заметила, что мы сидели в шести футах от составленных пирамидкой «калашниковых». Мальчики табунком ушли с площадки, смеясь и тяжело дыша, с блестящими от пота лицами, и разобрали свои автоматы так же беззаботно, как если бы это были полотенца или вещевые мешки.

— Я рад, что мы поиграли, — сказал Амилькар. — Завтра будет трудный день.

С проселка, где стоял «лендровер», я различала сквозь кусты и деревья светло-серую полосу шоссе. Мы с Яном сидели в кузове, мальчики стояли снаружи, нервные и настороженные, с автоматами наготове. Амилькар удалился от нас ярдов на восемьдесят в сторону шоссе. Мы все ждали его возвращения. Ожидание длилось час или чуть больше. Наконец он появился, шагая сквозь заросли, не разбирая дороги.

— Едут, — сказал он.

Он приказал всем забраться в «лендровер», мы сели и снова стали ждать. Вскоре я услышала шум моторов, стук и скрежет гусениц на шоссе. Потом за деревьями я разглядела самоходную машину, которая почти ползла. Она возглавляла автоколонну из шести грузовиков. Первые четыре, с открытым верхом, были битком набиты солдатами. Из последних двух до меня через лес отчетливо донеслось звяканье множества бутылок.

— Что это? — спросила я в полном недоумении.

— Пиво, — ответил Амилькар страдальческим голосом. — Он мгновенно изменился в лице, вид у него стал убитый. — Они скоро начнут наступление.

Автоколонна исчезла вдали, шум моторов тоже. Мы еще немного посидели, потом Амилькар послал мальчика на шоссе проверить, свободен ли путь. Я попросила объяснить мне связь между наступлением и пивом.

— В федеральную армию, — сказал Амилькар, — призывают неотесанных молодых парней, у которых на самом деле нет желания воевать и есть сильное стремление себя поберечь. Никто не хочет, чтобы его убили или ранили, — добавил Амилькар. — Что вполне нормально. — По его словам, эти парни оставались в армии, чтобы прилично питаться и как-то зарабатывать. В зонах боевых действий у них была еще одна привилегия: бесплатное пиво и сигареты. Федеральная армия и шагу вперед не сделает, если как следует не накачается пивом. Звяканье стекла в грузовиках означало только одно: федералы готовятся атаковать ЮНАМО.

Амилькар обеими руками вцепился в руль. «Они скоро выступят, — сказал он мрачно. — Дня через два, через три».

Настроение у него не улучшалось. Он завел мотор.

— А что насчет ФИДЕ? — спросила я неизвестно зачем, словно поддерживая беседу на вечеринке с коктейлями.

— ФИДЕ… ФИДЕ здесь нет, — объяснил он. — Они просто перестали драться с федералами, чтобы те могли стянуть больше сил на приречные территории.

Интересная это война, подумала я: два грузовика с пивом представляют большую опасность, чем любое количество вооруженных солдат.

Один из мальчиков помахал нам с середины шоссе, показывая, что путь свободен. Накренившись, с глухим ударом, «лендровер» съехал с проселка и двинулся в сторону шоссе. Меня охватило знакомое чувство: я вспомнила, как выезжала на главную автостраду по пути из Сангви на юг. Мы покатили в ту же сторону, что автоколонна. Дорога была хорошая, с расчищенными обочинами, с глубокими водосточными канавами по обе стороны. Прямая и широкая, она уходила в густеющий лес. Какое-то время мы ехали с приличной скоростью, и мне показалось, что мы рискуем врезаться в грузовики с пивом.