Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

Видя, что Младший сунул руку в карман, пришелец снова заворчал, уже более зло, напрягся и будто бы оскалился. Что-то он понимал, даже если и был зверем. Знаком с оружием?..

— Ладно. Сиди… человек. Не трону, — миролюбиво произнёс Младший и показал руки.

Убыр перестал скалиться, уселся ровно, снова потеряв интерес к Саше. Подумаешь, чужак.

Вроде странный лохматый тип успокоился.

Понимает ли он речь? В любом случае, нельзя делать резких движений, нельзя провоцировать. Говорили же про их сверхъестественную быстроту и силу. Хотя это могли быть враки из серии «у страха глаза велики».

Есть нож, на боку в чехле. На крайний случай.

Но Младший почему-то вспомнил не про кровожадных упырей, а про своего блаженного дядю. Да, тот более разумен. Но Гоша жил с людьми, его никто не выгонял. Что, если они не такие уж звери?

Ух, как шибает в нос вонизм! Мылся бы ты хоть иногда, мил человек. Хотя кто бы говорил. Просто один из них скитался гораздо дольше.

Их разделяло два метра.

Пришелец бормотал что-то под нос. А ещё начал слегка раскачиваться. Как маятник.

Дядя Паша рассказывал про взгляд убыров. Мол, многие от него сами такими делались. Не смотреть в эти глаза, пустые и одновременно бездонные…

Чепуха. Уже смотрел, и ничего не случилось. Обычные человеческие глаза. Чушь это всё и легенды. Глаза человеческие, сероватые, один с красным пятном, будто лопнула часть сосудов. Но вот если искра интеллекта в них и теплилась, то на уровне пса или кота. Хотя и здоровым-то в глаза смотреть бывает очень неприятно.

И всё равно с ним можно найти контакт, подумал Сашка.

Вспомнил, чему учила бабушка.

«Ты был как я. Я стану как ты. Не стой на пути, дай мне пройти», — говорить лишённым тела, если они тревожат.

«Ты мудрый, а я дурак. Ты видишь, а я никак», — говорить потерявшим разум.

Произносить про себя, молча. И тогда ни те, ни другие не тронут.

Интересно, она сама эти заговоры придумала?

Ерунда. Он не верил в магию, проклятья, присказки, заговоры и наговоры. Есть только психология… и физиология. Правила работы организма и то, что бывает, когда происходит сбой.

Эти правила говорили ему, что, если не готов драться насмерть и не хочешь убивать, лучше сделать всё возможное, чтобы разойтись мирно.

Может, подкупить его?

— Сейчас я открою волшебную банку и дам тебе пожрать, господин немытое чучело. Но только попробуй подойти на шаг ближе. Тогда я принесу волшебное ружье и… Бах! Мозги вылетят. Если они там есть… — Сашка говорил ровно и спокойно, как психиатр в кино.

«Надо более кратко. Ему тоже тяжело. Его мозг сейчас работает на пределе и всё равно воспринимает от силы одно слово из пяти. И только самые простые».

Каким-то образом Данилов понял, что человек его слушает. Хоть и не повернул головы, даже глазом не повёл.

«Он не виноват. Не он сделал себя таким».

— Ты. Не подходить. А то я стрелять, — повторил Младший.

Тот, как будто что-то поняв, посмотрел на Сашу.

— Я — не еда. Вот — еда. Возьми.

Хотелось надеяться, что чужак улавливает интонации, хотя и не понимает всех слов.

Но тот мгновенно оживился, услышав слово «еда». Повернул голову и будто бы втянул носом воздух.

Младший достал из прихожей банку, на всякий случай передвинув ружьё ближе к двери. Открыл ножом, демонстративно съел кусок мяса прямо с лезвия. А после прикрыл крышкой и катнул жестянку по заледеневшему полу к незнакомцу. Жир был белый и застывший. Даже ничего не вытекло. Похоже, говядина.

Банка остановилась прямо у ног бедолаги. Тот схватил ее, оторвал крышку одним движением (хотя та держалась на приличном куске металла), плюхнул содержимое себе на ладонь и начал торопливо, как голодный пёс, пожирать тушёнку!

Младший, кривясь, вытер нож и убрал в ножны.

— Приятного аппетита.

Бродяге понадобилось меньше минуты, чтобы опустошить четырехсотграммовую заринскую банку. Аппетит у него был волчий. Мало какой обжора управился бы за это время. Да ещё без хлеба.

После этого он съел несколько пригоршней снега, который занесло в подъезд через окно, и вытер лицо рукавом.

Младший мог дать ему ещё и кусок собачьей жилистой вырезки. Той, что он недавно отрезал от ещё одной падали. Саша долго варил её, упаковал плотно в целлофан, да так и не решился пока попробовать. Наверное, чужак и дохлую собачатину быстро уничтожил бы.

Но нет, это лишнее. Аттракцион щедрости имел свои пределы.

— Гр-рр, — исторг из себя чужак рычащий звук.

Похоже на слово «убыр».

Звук этот, вибрирующий и то нарастающий, то снижающий тон, звучал совсем не злобно. А даже, пожалуй, дружелюбно. Так мог бы ворчать пёс… или волк, который не считает человека своим врагом.

Человек съел ещё снега. А потом выжидательно посмотрел на Сашу и подтолкнул к нему обратно банку. Хотя тому не очень-то хотелось её забирать.

— Всё! — произнёс парень. — Лавочка закрыта. Вали отсюда, здоровяк. Домой к себе.

Твёрдым голосом, как дрессировщик медведю или льву. Хотя умом понимал, что при других обстоятельствах существо может быть опасным. Но уверенность, что он сильнее даже не потому, что с ружьём, а потому, что имеет разум, вселяла спокойствие. Саше сейчас казалось, что он был бы более встревожен, если бы к нему пришёл нормальный человек, а не убыр.

«Мы с тобой одной крови. Да? — подумалось ему. — Тебя тоже гонят? Люди добрые? Да. Добрые они. Когда спят».

Чужак был высоченный, но очень тощий, руки и ноги его казались тонкими, как спички. На ногах − стоптанные сапоги, штаны ещё более грязные и заскорузлые, чем куртка, из которой там и тут торчала набивка. Ничего похожего на рюкзак при нём не было, как и оружия. Сашка подумал, что справится с ним, если что.

Но тут вспомнил про оторванную крышку и засомневался.

— Гр-рр. Ы-ы-ыы. Гр-рр.

— Чего ты сказал? Ещё раз повтори. Если это спасибо, то — пожалуйста. А теперь топай. Это твоё место, согласен. Но завтра я уйду. А пока — хочу спать. Мусорить больше не буду.

На секунды глаза Данилова опять встретились с глазами безумного скитальца. И ему почудился в них проблеск разума, воспоминание о чём-то из прошлого. Узнавание. Точнее, иллюзия узнавания. Человек Сашу, ясное дело, никогда не видел. Может, что-то поднялось со дна памяти. Вспомнил, как когда-то его