Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

Он планировал идти часов десять, с редкими передышками в укрытиях, но свалился уже после пяти и проспал полдня в придорожном кафе, прямо на полу. Проснулся ещё более разбитый.

Именно здесь, под Челябинском, Саша впервые почувствовал дурноту и слабость. Хотя ещё долго пытался убедить себя, что это от стрессов, усталости, или банка тушёнки попалась порченная.

***

Он продолжал идти, разменивая новые километры, которые складывались постепенно в десятки и сотни. Вряд ли кто-нибудь поверит, что такое возможно.

После Чебаркуля, который стоял в окружении озёр, места вокруг стали более каменистые, холмистые, малолесные, безводные. Многоводный край закончился. Это уже был настоящий Урал, каким Саша его представлял. Хотя не факт, что до Войны он был таким же.

Между городами Миасс и Златоуст, которые стояли чуть в стороне от трассы, но хорошо просматривались, его внимание привлёк необычный монумент.

На высокой бетонной стеле с одной стороны прикреплена табличка «Азия», а с другой… ничего не было. Зато под ней валялась расколотая пополам и наполовину скрытая снегом табличка.

«…опа» — было написано на торчащей над снежным покровом части.

Можно даже с ней сфотографироваться, было бы чем.

Это уже Европа. Он пешком перешёл из одной части света в другую.

Саша опасался, что в горах трудно будет дышать из-за высоты, но не встретил резких подъёмов и вряд ли находился теперь выше над уровнем моря, чем в Кузбассе. Хотя само слово «море» звучало тут, в сердце континента, как анекдот.

Он исхудал, сейчас на нём любой плащ выглядел бы палаткой.

Но в нём ещё оставалось достаточно энергии, которая подзаряжала его каждый раз, когда в голове прокручивался один и тот же ряд воспоминаний. Иногда он вскакивал, как гальванизированная лягушка, и ходил кругами… пока не успокаивался.

В половине километра от шоссе, так, чтобы не терять его из виду, нашёл укрытие. Полуразвалившуюся избушку. В роще, которая выросла прямо в бывшем огороде, набрал валежника. Настрогал щепок, сухой коры, развёл огонь. Теперь, после многодневной практики, это у него получалось гораздо лучше.

Хотя надо сказать спасибо зажигалке. Та пока служила, да и спичек было ещё с десяток коробков. Но он уже думал о будущем. Вдруг спичек и зажигалок или хотя бы бензина невозможно будет достать? Их же вроде только на заводе можно изготовить, значит, в деревнях их может не быть. Кресалом и огнивом он не умел пользоваться. Ещё один минус, о котором он не подумал. Пока нет недостатка в нормальных средствах для розжига, но они не бесконечны. Горючее не валяется в канистрах на дороге. Добывать бензин из старых машин… Саша понятия не имел, остался ли он там и годится ли для зажигалки. Может, и нет.

Тогда только искать в жилых деревнях. И всё же надо учиться высекать искры.

Он снова долго спал, почти десять часов. Сны шли один за другим. «Период быстрого движения глаз», — называл это дед. Чем дольше спишь, тем длиннее каждый последующий REM-период.

В одном из сновидений он видел двух мертвецов. Киру и бандита (того, которого убил дядя Гоша, раздавив ему гортань).

Ничего почти не запомнил, хотя пытался домыслить.

«Она теперь со мной, пацан, — говорил мерзкий гопник. — Навсегда, бу-га-га. Братва соврать не даст. Падлой буду, если не чпокну её. Времени у меня теперь до хера. Бывай, лошара. Увидимся».

Чепуха. Не надо включать воображение. Не было там связных сюжетов, только мешанина лиц. Обрывочные образы, среди которых могли быть и более необычные. Но они забылись. А эти память зафиксировала.

Ему показалось, что Кира была в зелёном платье. Почему-то вспомнилась книжка про Хозяйку Медной Горы. Что-то связанное с Уралом. И свечение, которое охватило Киру, напоминало ему то, как он представлял себе ядерный могильник. Горящий зеленоватым болотным огнём и излучающий ядовитую ауру.

От призраков не стоит ждать ничего хорошего. Так всегда в деревнях считали.

Снова он спал, не раздеваясь. Странно, но сил после сна так и не прибавилось. Першило в горле, тошнота стала сильнее. Не рвало его только потому, что он мало ел последние дни.

«Зато экономия».

Вскоре после пробуждения накатила такая чернота, что хоть волком вой. Опять появились мысли, что зря он это затеял. Казалось, будь сейчас хоть кто-то рядом, легче было бы пережить горе.

«Неправда. Не легче. Люди только мешают своей суетой».

И лишь смерть — настоящий конец боли. Конечно, там ты никого не встретишь. Только пустота, что бы ни говорили сказочники... но пустота — это даже хорошо.

Одна проблема. Его Дело за него никто не сделает. Разве что кто-то чужой, кого тоже обидел Уполномоченный. Но надеяться на это глупо. Он читал, что подонки обычно живут долго и умирают своей смертью в девяносто лет.

Только движение позволяло выгонять вместе с потом этот яд из тела.

И вот уже стали попадаться настоящие горы. Не отдельные горные пики, а что-то вроде пологой, постепенно поднимающейся гряды, кряжа. В стороне от дороги. Он видел их только в ясную погоду. Но встречались и довольно высокие вершины с обрывистыми опасными склонами. Одну он рассмотрел в бинокль. Вроде бы где-то здесь, встав на макушку горы, можно увидеть с одной стороны Европу, с другой — Азию. Но сейчас ему это в последнюю очередь нужно. Зимой лезть на гору — самоубийство, и пользы с этого никакой. Обзора вполне хватает.

Даже по шоссе идти иногда было нормально, а иногда тяжело. Глубина снега сильно колебалась. В основном тот был по щиколотку, но иногда на перемётах и впадинах путник проваливался по колено и глубже. А кое-где десятки метров асфальта не имели снежного покрова совсем.

В самые первые дни похода Саше постоянно натирало спину его ношей. Он часто регулировал длину лямок, перераспределял груз, но только недавно наконец сумел «договориться» с рюкзаком и теперь почти не замечал его. Так и во всём, думал он. Только опыт, сын ошибок трудных.

Ноги тоже поначалу сильно беспокоили — он натирал их, несмотря на то, что ботинки были впору. Тёплые носки быстро прохудились. Слишком большие нагрузки, к которым его кожа непривычна. Болячки обрабатывал мазью и заматывал бинтом. Научился крутить самодельные портянки из мягких тряпок. Постепенно ступни огрубели, вместо кровавых мозолей появились твёрдые, сухие участки кожи. «Натоптыши»… всплыло откуда-то из глубин памяти смешное слово.

Изображение менялось, как картинки на экране дедовского компьютера. День — ночь. Небо белое, серое, чёрное. Белый снег, серый лёд, как в песне про