Где бы ты ни был - Джеймс Ганн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Погоди, Фрэнк, – перебила меня Джин. – Потом расскажешь. Сначала домой доберемся.
– Три года в разлуке, зато теперь вместе навсегда, – сказал я. – Не так уж плохо. Почему ты не на работе?
– А, – махнула рукой Джин, – я уволилась. Уже давно. Какой смысл работать, если у нас и так полно денег.
Я почувствовал смутную тревогу.
– Сколько у нас денег?
– Не знаю. – Она пожала плечами. – У меня всегда было плохо со счетом. К тому же есть вещи и поважнее денег. Ты, например.
Она улыбнулась, глядя мне в лицо, и мое сердце заколотилось с удвоенной силой. Я уехал почти сразу после свадьбы, я любил ее, хотел купить для нее целый мир. Именно поэтому продал три года своей жизни. И эти три года закалили мою любовь, сделали ее чистой и звонкой, как лезвие бритвы.
– Ты так спешишь привести меня домой? – с улыбкой спросил я и обнял ее за талию.
– Прекрати, Фрэнк, – ответила она, прибавила шагу, и моя рука потеряла опору. – Сейчас начнется одна программа. Не хочу ее пропустить.
– Программа! – возмутился я. – Я ведь только что вернулся.
– Да, знаю, – сказала Джин. – Но ведь теперь ты всегда будешь дома.
Мы стояли у входной двери. Я взял жену за плечи.
– Джин! Что с тобой? Я дома. У меня было три года полного одиночества. А ты?.. Разве ты не?..
– Перестань, Фрэнк! Не надо вести себя как животное!
Она увернулась от моих объятий, открыла дверь, прошмыгнула в гостиную и уселась перед телевизором. На экране заплясали цветные завитки.
«МОЙ-СТИРАЙ, МОЙ-СТИРАЙ, ДА СМОТРИ НЕ ПРОЗЕВАЙ! ТРИ-СТИРАЙ, НЕ ЗЕВАЙ И ЧТО НАДО ВЫБИРАЙ!..»
– О нет! – взвыл я.
– Джин, выключи это немедленно.
– Ты не понимаешь, – отозвалась Джин, не отрывая взгляд от экрана. – Мне интересно, как поступит Сандра. Родни Сент-Джон уговаривает ее изменить мужу. Сандра разрывается между любовником и моральными обязательствами.
Хор продолжал завывать. Наконец песня стихла, экран посветлел. На нем мужчина с блестящими черными волосами страстно целовал блондинку. Одежды на них было мало, но я так и не понял, означает ли это что-нибудь. Медленно и с трудом они все же оторвались друг от друга, и мужчина произнес:
– Ну что ж, Сандра, чей муж мой лучший друг, после того, как ты познала всю глубину моей любви, узы дружбы, честь, достоинство и богатство больше ничего не значат. Так ответь же, отправишься ли ты со мной в горную хижину?
– О, Родни, – промурлыкала девушка, – подаривший мне любовь и страсть, о которых я и мечтать не смела. Я не могу. Не могу. Любовь сильна, но чувство долга сильнее.
Они вновь слились в объятиях и поблекли, уступив место цветным завиткам.
«МОЙ-СТИРАЙ, МОЙ-СТИРАЙ…»
Я в изумлении вытаращил глаза. Что случилось с миром? Четырнадцать с половиной минут одинаковой, бесконечно повторяющейся рекламы против тридцати секунд сериала, пусть и никудышного. Что-то перевернуло с ног на голову прежние ценности.
Я протянул руку к телевизору. Грозный мужчина на экране ткнул в меня пальцем.
– Оставайтесь на этом канале, – приказал он.
Я повернул ручку, экран погас.
– Фрэнк! – вскрикнула Джин. – Так нельзя!
– Почему? Я хочу поговорить с тобой.
– Позже, – ответила жена. – Ты не слышал, что сказал диктор? Не слышал, что он сказал?
Джин вновь включила телевизор и откинулась на спинку кресла. Не дожидаясь очередной порции рекламы, я сбежал из гостиной.
Вскоре за мной, как неумолимое привидение, последовал монотонный напев, но мне уже было не до него. С широко раскрытыми глазами я стоял в дверях кухни, набитой под самый потолок сверкающим хромированным барахлом. Всюду громоздились горы хлама. Мороженицы, жаровни, кастрюли, приспособления всевозможных размеров и назначений. Почти все совершенно новые, с аккуратно сложенными и перевязанными шнурами питания.
Буфеты ломились от продуктов. Банки, упаковки, бутылки, беспорядочно составленные на полках друг на друга, так и норовили рухнуть. Столы они тоже заполонили и начали занимать пол. Еще немного, и на кухню будет невозможно войти.
Плодятся они здесь, что ли, мелькнула сумасшедшая мысль. Скрещиваются, размножаются, воспроизводят себе подобных отвратительных мутантов – карикатур на самих себя.
Я отступил назад, дверь громко захлопнулась. Аппетит мгновенно пропал.
В спальне, куда я с трудом протолкнулся, от барахла распахнулись настежь двери шкафа. А на полу гора из платьев, туфель, шуб, полотенец так и норовила сползти в узкий проход к незаправленной кровати; неряшливая куча шмотья, ношенного и совершенно нового.
В душевой комнате в беспорядке валялись всевозможные коробочки, банки, бутылки, тюбики, зубные щетки. В ванне – ворох таких же предметов. Где же Джин моется?..
Покрывшись испариной, я бродил по дому в поисках объяснения. Оно обязательно должно найтись.
Наркотики или гипноз? В который раз я задавался этим вопросом. Лично мне покупать ничего не хотелось.
Когда я вернулся в гостиную, Джин оттуда уже ушла. Телевизор продолжал орать. Со злостью ткнув кнопку выключения, я огляделся и только сейчас понял, что все вокруг новое. Куда же подевалась Джин?
На полированном столе лежала открытая сумочка. Я вытряхнул содержимое и увидел запечатанный желтый конверт. Открывать его не стал, поскольку и так знал, что в нем.
Среди бесполезных предметов я заметил тонкую черную книжицу. Открыл ее: пополнений всего несколько, зато масса корешков использованных чеков. Пятьдесят девять долларов шестьдесят семь центов. Вот и все, что было у Джин. Она никогда не ладила с цифрами. Письмо в красном конверте сообщало, что по счету допущен перерасход.
Должно же у нее остаться хоть что-то. Сберегательный счет. Точно!
Я порылся в куче вещей на столе. Вот она! Еще одна черная книжка, даже меньше первой. Я пролистал страницы. Одни только снятия.
Сто двадцать один доллар! Нет! Три года жизни в аду – за сто двадцать один доллар! Мой разум отказывался в это верить.
Отворилась дверь. Я резко обернулся. В проеме со свертком в руках стояла Джин.
– О, опять выключил! – разочарованно, как обиженный ребенок, произнесла она.
– Джин, – сказал я дрожащим голосом. – Джин! Где остальное?
– Что остальное?
– Деньги. Деньги, которые компания тебе платила, пока меня здесь не было. Четыреста пятьдесят тысяч долларов. Где они?
– Чековая книжка перед тобой, – недоуменно отозвалась Джин. – Сберкнижка тоже. Это все. Все, что есть.
Ноги мои подкосились, с обеими книжками в руках я упал в объятия мягкого глубокого кресла.