Свинцовый дирижабль. Иерихон 86-89 - Вадим Ярмолинец

Наташа посмотрела на меня неуверенно, потом сказала виновато:

– Мы на базаре сейчас покупаем.

– Хм! – Кащей поднял свой стакан. – В таком случае не могу не выпить за долголетие вашего кооператива!

Мы чокнулись и выпили.

– Есть хороший анекдот, – продолжил он. – Один чудак слишком громко жаловался, что ничего нет. Ни колбасы, ни сыра, ничего! Ну, его взяли за одно место, отвели куда надо и думают: надо его пугнуть. Говорят, мы тебя сейчас, собака такая, за антисоветскую пропаганду и агитацию расстреляем. Поставили к стенке, а патроны взяли холостые. Ба-бах! Только дым развеялся, он поворачивается и говорит:

– Ну, елки палки, патронов и то нет!

Посмеялись мы все не очень весело. Он снова сделал звук чуть погромче. Играла, я помню, They Dance Alone. Кащей сказал:

– Что-то эта нудноватая, первая была получше.

– Она не нудноватая, – решил уточнить я. – Она – грустная. Это как в Чили вдовы жертв пиночетовского режима приходят на площадь с портретами своих мужей и танцуют такой похоронный танец.

– Хм! – Кащей ухмыльнулся. – Это как если бы у нас сейчас был царь-батюшка, а где-нибудь в Дюковском собирались потанцевать вдовы с портретами повешенных красных комиссаров.

Наташа посмотрела на меня с недоумением.

– Вам их не жалко? – спросила она.

– Очень жалко, – Кащей почесал затылок. – И которых по подвалам расстреливали, жалко. И которых в Сибири сгноили, тоже жалко. Человека не для этого мама родила, нет? Всех жалко.

– Лучше в свете парня нет, чем Августо Пиночет, – вспомнил я.

– В мире не знаю, а в Чили – точно, – сказал Кащей. – Знаете, когда он взял власть?

Мы пожали плечами.

– Когда Альенде решил национализировать землю. Сделать колхозы. Как у нас. Он же марксистом был. Никогда не слышали, как у них там домохозяйки вышли на улицы с пустыми кастрюлями?

– Что-то слышали. Только я, честно говоря, не вник.

– А там нечего вникать. Когда жрать стало нечего, Альенде заявил, что отсталые крестьяне саботируют его правительство и решил взять все сельхозпроизводство под государственный контроль. Все точно по советскому сценарию. Но только их Пиночет оказался более толковым генералом, чем наш Корнилов.

– Слушайте, а откуда вы все это знаете? – спросила Наташа.

– Откуда? Странный вопрос! Купил вчера в киоске “Правду” за три копейки и там прочел. Какие еще источники информации могут быть у простого советского человека?

На улице Наташа сказала:

– А знаешь, я никогда не задумывалась об этих чилийских делах. Откуда он все это знает?

– Наверное, по “Голосу” слышал.

– А-а-а, тогда понятно.

– С другой стороны, он, действительно, все это мог в “Правде” прочесть. Все, что он говорил, я слышал. Просто он это интерпретировал не так, как наша пресса. То, что Альенде был марксистом, мы знаем. Поэтому наши так и переживали за то, что его кокнули. Что сделали марксисты у нас, мы тоже знаем. Чилийскому марксисту не дали сделать то же самое у себя. Стоит ли за это переживать?

– Выходит и Стинг – марксист?! – она остановилась.

– Или просто сочувствует. Чисто по-человечески.

Когда мы подходили к дому, она сказала:

– А знаешь, в магазинах точно ничего нет. На днях масло давали в редакции, я никогда такой очереди не видела. Хотя масло никогда дефицитом не считалось. Сыр – да, колбаса хорошая – да, но масло... И, знаешь, так обычно бабы стояли, а тут уважаемые журналисты. В очереди за маслом!

– И масла тоже нет, – сказал я.

– И лампочек! – добавила она.

Мы как раз вошли в наше парадное. Здесь было темно, пахло сыростью. Подумалось: “как в могиле”. Мы осторожно двинулись наверх, придерживаясь за невидимую стену. Только на втором этаже, где через окно вливался со двора мутноватый свет, можно было разглядеть край перил и несколько ступеней. Сделав несколько шагов, мы снова оказались в полном мраке.

– Страшно, – прошептала Наташа.

– Хочешь, постой здесь, – сказал я. – А я пойду открою дверь и включу свет.

– Нет, только вместе.

Придерживаясь за перила, мы поднялись к двери, так же на ощупь я нашел замочную скважину и вставил в нее ключ. Мы ввалились со смехом в коридор, как если бы за нами кто-то гнался. Смех был нервным.

Новое производство, так увлекшее меня, поначалу казалось беспроблемным. Здесь все решалось на ходу, за каждым решением стоял здравый смысл и готовность быстро добиться положительного результата. И, тем не менее, проблема возникла. Это произошло, когда я приехал забирать материал к работавшим вместе Вите и Валере. Они встретили меня полной бригадой: Витя, Валера и помогавшая им жена Вити – Таня. Было очевидно, что они хотят говорить о чем-то серьезном, и я заранее приготовился к тому, что они попросят надбавку. У меня уже был об этом разговор с Толиком, и он уполномочил меня поднять плату на 50 копеек за пару.

– Объявляю собрание открытым, – сказал я, усаживаясь в кресло.

Они выстроились у раскроечного стола, плечом к плечу. Белобрысый Витя с обтянутыми кожей могучими скулами, его худая жена Таня с большим бюстом и неброским личиком, полный Валера с усами-подковой.

– Митя, – начал Витя. – Поскольку Толик, нанимая нас, много говорил о благах капитализма и свободного рынка, наше решение не должно быть для него неожиданностью. Дело обстоит так: мы получили предложение. Есть человек, которого мы интересуем не как портные, а как люди, которые могут поставить ему производство. Мы это можем. Мы организуем производство, он организует сбыт. Мы больше не получаем за шитье, мы получаем долю в прибылях. Поэтому, мы тут все взвесили, и решили с вами расстаться. Мы понимаем, что у Толика налаженный процесс, поэтому чтобы все было мирно, мы сообщаем об уходе за неделю. Неделю мы на него работаем, а за это время вы подыскиваете других портных.

– Ты понимаешь, Митя, – вступила Таня, которая тоже хотела принять участие в важном разговоре. – Нам просто не выгодно так ишачить на вас. 30 пар в день, это такие нагрузка! Я не знаю, сколько мы еще так выдержим. С людьми, которых мы нашли, мы можем заработать больше и главное – с меньшей отдачей.

К такому повороту я не был готов.

– А что если у этих людей не налаженный сбыт? – спросил я. – Я не сомневаюсь, что вы поставите производство, но, как я понял, они только начинают. Чтобы зайти на рынок, надо потратить кучу времени и бабок, установить связи...

– Это очень серьезные люди, – взял слово Валера, не желавший отставать от товарищей в декларации независимости. – Они знают, что они делают.

Было очевидно, что они приняли решение, и никакие мои доводы остановить их уже не могли. К тому же, у меня не было никаких доводов. Рынок не предполагал лояльности.