Даль сибирская - Василий Шелехов

Волегжанину доводилось уже возить фельдшерицу на станцию, всякий раз Людмила заводила шаловливый разговор, не трудно ли молодому солдату пробавляться без женского общества, без женской ласки. По наивности Семён поначалу считал эти щекотливые речи досужей трепотнёй без задней мысли, после же стал догадываться, что ненасытная львица не прочь и с ним, солдатом, пофлиртовать, но на эти уловки не поддавался. Теперь же, лишь вырулил на безлюдную трассу, веря и не веря своим предположениям, вознамерился коснуться скользкой темы одиночества бедного солдатика, но не знал, как, с чего начать провокационный разговор, пытался придумать первую фразу, но язык словно присох к гортани, не умел он ещё тогда произносить развязные слова, делать откровенно-бесстыдные намёки. А сердце бешено заколотилось, заклокотало, так что жаром полыхнуло в лицо. Ему даже подумалось в тот миг, что совратить чужую жену под силу только многоопытному бабнику, а у него ничего не получится. Но всё совершилось быстро и легко. Мужчина и женщина разыграли, как по нотам, увертюру к интимной музыкальной композиции.

– Ну, как дела, Семён? – по-свойски, как с давнишним знакомым, спросила Людмила. – Всё прекрасно, надеюсь? Даже если солдат спит, служба всё равно идёт? Хах-ха! Не так ли?

– Не прекрасно, а хреново, – с внезапной хрипотой в горле ответил Семён.

– Во-от как! Это почему же? – так и вскинулась, ажно подпрыгнула на сиденье пожирательница мужских сердец.

– Не дождалась меня моя невеста, за другого вышла замуж.

– Ах, бесстыдница! Да как же она могла такую подлянку выкинуть?! Эдакого бравого парня бортануть?! Ай-яй-яй! Бедный ма-альчик! Его пожалеть, утешить надо! – и стала, смеясь, гладить по щеке, по голове Волегжанина, а сама всё ближе подвигалась к нему, и вот уже немыслимо дерзкая рука женщины, о ужас, на коленях мужчины!..

Солдат обомлел: столько вечером они с Антониной любезничали, сидя рядышком, но подобных вольностей не могли себе позволить. Нельзя – значит нельзя! После свадьбы – пожалуйста. А тут вдруг с места в карьер, сразу без промедления и лишних слов – к самому заветному и запретному!.. Сквозь барабанный бой крови в висках донёсся жаркий шёпот Людмилы:

– А ты уже возбудился! О-о, какой у тебя малыш сильный!

На несколько мгновений шофёр прямо-таки оцепенел, потерял контроль над собою и автомашиной, оторопело взирал на стремительно летевшую под колёса ленту дорогу и думал с ужасом, что вот-вот произойдёт авария, что надо срочно убавить скорость. Спутница прореагировала быстрее:

– Семён, да ты что?! Сбрось газ! И вообще – глуши мотор!

Волегжанин съехал на обочину тракта, остановил машину и, страшась взглянуть в лицо женщине, делал так, как подсказывала она, многоопытная львица. Когда всё закончилось, Людмила незлобно посмеялась над партнёром:

– В первый раз, да? Ну надо же! И как ты умудрился сохраниться до девятнадцати лет?! Вот телёнок-то!.. Ну скажи хоть спасибо за то, что мужиком тебя сделала! Совсем растерялся, дурачок!

С потерей девственности возникла прежде дремавшая потребность половой жизни. Теперь Семён цепко обшаривал взглядом фигуру любой женщины, даже мелькнувшей на мгновенье за окном движущейся автомашины, а в мозгу тотчас проскакивала грешная мыслишка: «А вот с этой можно бы! Ишь какая аппетитная!» Одним словом, избаловался Волегжанин за два года службы в армии, да и после, холостякуя, встречался с женщинами, с девушками нестрогого поведения, ничего не обещая, не прикипая сердцем к очередной партнёрше в постели.

Когда наведывался к родителям, они журили его за безрассудство, за нежелание обзавестись семьёй, но Семён отшучивался, после тридцати, мол, обязательно уговорю какую-нибудь, надену хомут на шею, а пока что поболтаюсь, пожирую, какие наши годы!.. В последнее время похаживал к бездетной женщине, её муж где-то на северах по вербовке зашибал длинные рубли, так что не солгал, сказав Вере, что девушки у него нет. А мужняя, чужая жена – это не девушка, с нею в клуб под ручку не пойдёшь, чтоб людей посмотреть и себя показать, за ворота не высунешься: ближние сударушки хотя и знают, что у неё есть хахаль, но, коль скоро правила приличия соблюдены, посудачат меж собою, посплетничают, но языки не распустят из милосердия, грех соседушки сохранят в тайне.

Гомон играющих в карты нисколько не мешал разматываться ленте воспоминаний, и когда последние кадры любовных похождений уплыли, угнездились в чудесной катушке памяти, Волегжанин вновь, в который раз, увидел себя бегущим наперерез поезду. Прыжок – и он летит над рельсами, именно летит, чтобы схватить за плечи лежащую ничком Веру, перекувырнуться, спасти её и себя… Такое не забывается!.. А много ли было в его жизни таких моментов неимовернейшего напряжения физических и душевных сил?! Что-то не припоминается, хотя игра со смертельной опасностью, вроде подныривания под вагон тронувшегося поезда, в крови у нетрусливого человека. Даже в детстве, бывало, чтобы пощекотать себе нервы, показать свою храбрость, ныряли мальчишками под залом на речке, на телеграфные столбы взбирались, «на парашютах спускались», то есть падали вниз с молодых берёз, уцепившись за их вершинки. Берёзы, как правило, покорно и плавно сгибались до самой земли, но иногда ломались, и тогда незадачливый «парашютист» камнем рушился вниз, рискуя покалечиться.

Кто, когда прежде назвал его «спасителем»?.. Никто никогда. Может, потому так дорога стала ему Вера?.. Он почувствовал это сегодня, когда смотрел ей вслед. Хотелось догнать, взять под руку, проводить до дому. Как она там?.. Опять, поди, с матерью шушукаются, думают, что делать, как быть… Эх, Вера, славная девчонка! Угораздило же попасть в такую передрягу!.. Надо бы ей помочь, но как, чем?..

В условленное время Семён у любовницы не появился. По пути к ней ему могла повстречаться на улице Вера. И хотя вероятность такой встречи была чрезвычайно мала, это почему-то категорически мешало, препятствовало ему запросто пойти туда, где он привык засыпать в сладких женских объятьях. Ну вот не хотят ноги туда идти – и баста!.. Семён даже слегка обозлился на что-то непонятное, внутреннее, диктовавшее ему свою волю. И в самом деле, вдруг да столкнутся они, неровен час, нос к носу. «Здравствуй, Семён! – скажет Вера. – Ты как это в наших краях оказался?» Страшно представить такое. Хоть сквозь землю тогда провались! Ответить будет нечего… Но почему, почему ему страшно?! Почему он боится признаться Вере в своём беспутном поведении?! Она же ему никто, случайная знакомая, они ничем не связаны. Так что же мешает ему, чёрт возьми, вести себя по-прежнему?!

После долгих мучительных потуг разобраться в своих чувствах и мыслях Волегжанин понял наконец: ему стыдно за себя, за своё бессмысленное прозябание. Спасение Веры, знакомство с нею перевернуло, оказывается, в нём всё, и пробудился долго-долго спавший деревенский парень с открытой душой, горячим сердцем и голубой мечтой о чистой любви, о верности, о семейном счастье. И как внезапное прозрение, стало ясно: он должен жениться на Вере! Да! Да! Да! И слёзы прихлынули к глазам, вот-вот прольются!.. «Ну надо же! Вот до чего меня проняло! – подумалось ему. – Ну что ж, видимо, так тому и быть!»