С тенью на мосту - Наталия Владимировна Рос

– Доброй ночи, Мария, – сказал он глухим, простуженным голосом. – Я тебя, наверное, потревожил, но я должен был прийти.

– Здравствуй, Фима, – испуганно ответила она.

– Я по делу пришел, – сказал он, и Мария нервно посторонилась, приглашая в дом.

– Нет, – покачал он головой, – я только пришел предупредить тебя. Дарко вернулся. Он вчера ко мне приходил, пытался разузнать, где ты живешь. Я сказал, что не знаю, что, скорее всего, ты уехала из этого города, но, мне кажется, он не поверил. Он будет искать тебя. Будь осторожна.

Не дожидаясь ответа, он быстро исчез в темноте, будто его и не было. Мария закрыла дверь, и я успел подхватить ее, когда она побледнела до невозможности и, пошатнувшись, едва не упала на пол. Отнеся ее на диван, я укутал ее в одеяло, так как она сильно дрожала.

– Кто это был? – спросил я.

Она вцепилась руками в волосы и отказывалась отвечать. Несколько минут я пытался до нее достучаться, прежде чем она сказала, что это был ее брат.

– Ты говорила, что ни с кем из братьев не общаешься?

– Иларий, я боюсь, – она подняла голову, и я увидел ее блестящие широко распахнутые глаза, в которых разрастался дикий огонь страха, – боюсь, что он убил Алю.

– Кто убил? Что хотел твой брат? Я ничего не понимаю.

– Я боюсь, что Дарко убил Алю.

– Кто такой Дарко, почему он может убить Алю? Мария, ты слышишь меня? – я чувствовал, что начинаю выходить из себя. – Если тебе есть, что рассказать, то самое время это сделать.

– Я не могу тебе рассказать, – прошептала она, – ты посчитаешь меня чудовищем.

– Мария, прошу, ради твоего же блага, расскажи мне все! Я никогда не посчитаю тебя чудовищем, что бы ты ни сделала. Я должен знать, что произошло, чтобы понять, как помочь во всей этой ситуации.

Слезы редкими мелкими бусинами стекали по ее щекам, и ее глаза казались мне тогда навечно застывшими.

– Мы были в приюте, – начала она, слегка покачиваясь из стороны в сторону, – когда это произошло. Мне было семнадцать: это был мой последний год там. В приюте были разные здания для мальчиков и для девочек, но там был один общий двор и заваленная всяким мусором площадка за зданиями. Там прятались, играли, и также там курили, били малышню и творили все мерзости, на которые только способны дети. Дарко и Леон, мои братья близнецы, были в одном приюте со мной. Они были там главарями: крепкие, сильные, как отец, и такие же жестокие. Несмотря на свою юную оболочку, это были два взрослых монстра, быстро осознавшие свою силу. Они постоянно над кем-то издевались, запугивали, чтобы дети молчали, обещая устроить сладкую жизнь. Хотя можно было никого и не запугивать, воспитателям и так было все равно на нас, даже если бы всех нас и перерезали там. Они всегда говорили, что нас слишком много. И если кто-то помрет, то так будет лучше: освободится место для следующих детей, потому что нас, нищих сирот, слишком много в этом мире, и всех невозможно прокормить.

Меня братья не трогали, потому что не могли, а я, пользуясь своей способностью, постоянно спасала очередную их жертву. Они слушались меня и не понимали, почему выполняют мои указания, и страшно злились, их просто распирало от ненависти ко мне. Однажды я увидела, как близнецы потащили на заднюю площадку одного мальчика. Тот мальчик был тихий, забитый и никому ничего плохого не делал. Он просто заикался, и у него были странные зубы, торчавшие вперед. Этого было достаточно, чтобы он постоянно жил в страхе. Когда я туда пришла, они уже творили мерзости. Я не хочу говорить, что они делали. Это было чудовищно. Они тогда отпустили его, но вскоре этого мальчика нашли лежащим на заднем дворе, голым и избитым. Все знали, кто это мог сделать, но все боялись говорить. Только я сказала, что это были мои братья, я говорила, что они опасны, что их нужно изолировать, но директор приюта сказал мне заткнуться, а иначе он переведет меня в самый страшный интернат для психически больных детей, откуда просто невозможно было вернуться в здравом уме. Но даже это меня не испугало: я орала и требовала, чтобы братьев вышвырнули из интерната, так как они монстры. Меня заперли на две недели в карцере, чтобы я пришла в чувство. В тот же день, когда я вышла и мне позволили выйти во двор, кто-то из детей подбежал ко мне и сказал, что один из моих братьев забрал котенка, недавно приблудившегося к интернату, и понес его на задний двор. Я побежала туда, и там был Леон. Котенок жалобно кричал, а у меня просто помутнело в голове. Это было наваждением. Я приказала брату отпустить животное и подойти к огромной жестяной бочке, которая тогда была доверху наполнена дождевой водой. Я сказала, чтобы он опустил туда свою голову. До сих пор помню его ошеломленное лицо, как он посмотрел на меня, как испуганно начал мотать головой, понимая, что я не шучу. А я сказала ему: «Засунь в воду свою гнилую, протухшую голову и держи ее там, пока не сдохнешь!».

И он сделал это. Я видела, как трепыхалось его тело, будто его било током. Оно было таким беспомощным, и мне тогда нравилось, как оно трепещется, будто гадливое насекомое, попавшее под банку. Я тогда только и шептала: «Умри, умри, умри». Когда Леон затих, я обернулась и увидела Дарко. Не знаю, что он слышал и видел, я знаю, только одно, если бы он помешал мне, я бы и его убила. Мне кажется, он это понял и испугался за свою ничтожную жизнь, так как сразу убежал. Когда все узнали, что Леон так нелепо погиб, у всех детей был настоящий праздник. А Дарко затих, больше он ни над кем не издевался, он дожидался, когда я покину интернат. В мой последний день, когда я собиралась уходить, ко мне подошел один мальчик и отдал записку. В ней было написано: «Когда-нибудь я убью тебя». Конечно, я сразу поняла, что это был Дарко.

Когда я уже работала в своем интернате, туда по распределению попал Фима, младший брат. Он, конечно, тоже не был ангелом: воровал, обманывал, дрался, но в нем не было этой лютой злобы и желания причинять боль другим. Фима мне рассказал, что Дарко все-таки отправили в колонию для несовершеннолетних. Там он кого-то убил,