Присягнувшая Черепу - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так она сказала.
Жрец, похоже, еле сдержался, чтобы не плюнуть.
– Эта женщина, – наконец выдавил он, – мое вечное наказание.
– Это она-то наказание? – От удивления я перестала следить за словами. – Она всю дорогу от Рашшамбара была доброй, веселой, ей все любопытно… а ты что? Старый хрыч с камнями в почках. Где бы мы ни сидели, у тебя такой вид, словно кто-то нассал тебе в квей. Ты только тогда не брюзжишь, когда рот занят флейтой.
– Я играю на флейте, – заявил Коссал, – чтобы не убивать тех, кого убивать не следует.
– Это ты об Эле?! – Я вытаращила глаза.
– Да, об Эле. Хотя и ты умудрилась пробиться в мой список.
– Это какой же список? – осведомилась я. – Кого надо убить? Или кого не надо убивать?
Он сощурил глаза под косматыми бровями. И, к моему изумлению, сочно захохотал.
– Существует только один список, детка, – сказал он, отсмеявшись.
Я качнула головой:
– Какой же?
– Тех, кто что-то значит. Кто выбивается из фона. Тех, кто превратил выживание в жизнь.
– И почему тебе хочется их убить?
Он поднял кустистую бровь:
– Потому что жить, Пирр, намного труднее, чем выживать.
– А с Элой ты чувствуешь себя живым…
– И сказать не могу, как это утомительно.
Мы молчали, пока Вет наливал Коссалу та из кипящего чайника и отходил, оглядываясь на меня. Я попробовала представить, какими он нас видит: просто старик и молодая женщина, а не слуги Ананшаэля. И разговор у нас может идти о чем угодно: о выходках пьянчуги-родственника, о чьем-то падении в канал, о неслыханных ценах на фрукты – только не о той тонкой шелковинке, что отделяет жизнь от смерти. Я пыталась вообразить, каково жить такой жизнью. О чем думают обычные люди, вставая утром с постели? Наверное, как бы помочиться и выпить та. Может, о предстоящей работе. Унылая у них, наверное, жизнь – блеклая, жидкая.
– Как ты думаешь, что мы найдем в дельте? – помолчав, спросила я.
Коссал поболтал та в чашке, сделал глоток и взглянул на меня, поджав губы.
– Не знаю.
– А о чем догадываешься?
– Я давно убедился, что не мастак гадать.
– И перестал гадать? И больше ни на что не рассчитываешь?
– И в последние полвека неплохо справляюсь, – кивнул старый жрец.
Я изучала его морщины, врезанные в обветренную кожу, его спокойные сильные ладони.
– Ты лжешь.
– Лгать я тоже бросил. – Он шевельнул бровью. – У меня это получалось не лучше, чем гадать.
– А все-таки тебе любопытно, – не отступала я. – Ты думаешь, там есть что-то, с чем стоит воевать.
– Воевать? – повторил Коссал. – Я не люблю воевать.
– А убивать?
– Сердце само собой не выберется из грудной клетки, – пожал он плечами, – а на той барке было ужасно много оголенных сердец.
– Думаешь, это вуо-тоны?
– О вуо-тонах я впервые услышал несколько дней назад, – снова пожал он плечами. – Они, насколько мне известно, могут оказаться травоядными миролюбцами. Есть всего один способ проверить.
– Но раз ты собрался проверить, – возразила я, – значит подозреваешь не вуо-тонов. Ты думаешь, где-то там затаились боги.
Коссал всмотрелся в меня сквозь поднимавшийся из широкой чашки пар.
– Если где-то там и есть кто-то сверх горстки болванов с ножами и причудливыми мифами, он там очень давно.
– Ты правда допускаешь, что боги этого города существуют?
– Сомневаюсь. Однако не только боги не умирают, пока их настоятельно не попросишь.
– Ты говоришь о кшештрим.
Мне все не верилось, что речь и правда о них. Боги Домбанга, при всем их неправдоподобии, были мне привычны. Я росла с их именами на языке, щупала запретных идолов. А кшештрим, сколько бы хроники ни говорили о них, сколько бы ни утверждал Коссал, что сам их видел и убивал, представлялись персонажами из книг: бессмертными врагами рода человеческого, так давно исчезнувшими из самых дальних уголков света, что словно бы вовсе никогда не существовали.
– Кшештрим, скрывающихся в дельте реки Ширван под видом богов, – дополнила я свою догадку.
– Не то чтобы я в это верил. Но если это так, то они слишком долго обманывают Ананшаэля.
– А если нет?
– Тогда посмотрим, не следует ли отдать богу этих вуо-тонов.
Он так небрежно обсуждал и кшештрим, и более привычные для меня вопросы веры.
– А как ты решаешь?.. – спросила я, возвращаясь мыслями к жрице Эйры, оставившей, когда я опускала ее на пол, несколько капель теплой крови на моей руке.
– Полагаю, есть и вторая половина вопроса.
– Кого выбрать в жертву. Мир ведь полон людей. Даже Домбанг… – Я сбилась, представив себе забитые лодками каналы, перекликающихся гребцов, толкающихся на узких мостках мужчин и женщин, матерей, покрикивающих из окон тиковых домиков на ребятишек в мусорных кучах. – Всех же не перебьешь…
– Некоторые жрецы пытались.
– Правда? – Я заморгала. – И что?
– Не вышло.
– Так я и поняла.
– Люди обращают внимание на тех, кто расхаживает от дома к дому и режет глотки. И стараются попасть в число исключений.
– Но если не так, как же выбрать? – настаивала я. – Вот мы сидим здесь, а мимо каждый день проходят тысячи людей. И сейчас на этом помосте за два десятка. А ты никого не убиваешь.
– Двоих, – сказал Коссал.
– Прости?
– Я убил двоих.
Я оглядела площадку. Люди попивали кто сок, кто та, сидели поодиночке или компаниями в два-три человека. Ни одного тела. Ни одного умирающего. Я подумала, не шутит ли Коссал.
– Не вижу трупов.
– Яд действует не сразу, – отмахнулся он.
«Не шутит», – заключила я.
Казалось бы, на том и конец разговору, но Коссал, чуть выждав, снова заговорил своим низким рокочущим голосом:
– В служении богу нет правил, Пирр. Ты разминешься с сотней, с тысячей человек, и ничего. А на тысяче первом почувствуешь, что бог смотрит твоими глазами, что он движет твоими членами. Волю бога не рассчитаешь, как площадь дома или расстояние до Аннура. Она не очевидна и не выводится вычислением. Наше служение – не список поручений.
– А Эла примерно так же описывает любовь, – покачала я головой.
К моему удивлению, Коссал кивнул:
– Пожалуй. Смерть, любовь… То и другое – деяния бога, оправленные в тленную плоть.
– И как отличить одно от другого?
Коссал раскрутил в чашке та и уставился в крошечный водоворот.
– Не уверен, можно ли их отличить.
18
Посланец Рука боязливо постучался мне в дверь, пробудив от беспокойного сна в жаркий душный час между полуночью и рассветом. Мне снились Рук с Элой. Они, голые, сцепились руками и ногами и, закрыв глаза, всем телом прижимались друг к другу. Я