Эвакуатор - Дмитрий Быков

Дядя Боря вообще вел себя, как аэлитский Гусев на Марсе, — с той разницей, что Гусева инопланетные сложности умиляли и развлекали, а дядю Борю скоро стали раздражать, да вдобавок его всерьез мучила ностальгия. Шестым чувством — начисто отсутствовавшим, скажем, у Пола и Стефани, — он понимал, что здесь все-таки совершенно другой мир, даром что приемлемый воздух и неотличимо земные пейзажи; вероятно, он хоть сколько-то понимал язык техники, а техника эта своим языком говорила ему, что нечего сюда соваться со своим земным рылом. Пейзажи об этом умалчивали, а потому америкосы с приемным выводком прогуливались по окрестностям и неутомимо ботанизировали, — в то время как дядя Боря все более угрюмо преобразовывал хитрые и явно злокозненные альфовские предметы в земные: распрямлял согнутое, заколачивал неподатливое, соединял несоединимое. Игорю было больно на это смотреть. В отличие от других, дядя Боря к концу второй недели совершенно отчетливо понимал, что его заманили в принципиально иную вселенную, нарочно устроенную так, чтобы именно русскому человеку довелось острее всего ощутить в ней свою неполноценность. Собственно, и на Земле все складывалось так, что русский человек был самый бедный, но чтобы этот закон действовал и на Альфе! — здесь было уже свинство поистине космического масштаба. Поделиться этой тоской можно было только с Сереженькой, которого тоже обули мерзкие иноплеменники. Странным образом тоска от столкновения с чужим выражалась у дяди Бори в ненависти к своему — в точности как ужас от взрывов превращался у московской власти в страстное преследование подвернувшихся россиян, — и дядя Боря все чаще покрикивал на окружающих, а метаморфов пинать побаивался. Да и что толку было пинать метаморфов? Они были как кисель и ничего не чувствовали.

Иногда, впрочем, на дядю Борю нападал оптимизм. Обычно это случалось, когда какая-нибудь особенно упрямая вещь начинала-таки служить его целям, то есть обнаруживала чисто земное предназначение. Например, Стефани он подарил вполне приличное ружье, хотя и бьющее на малые расстояния. Оно годилось пугать метаморфов, если обнаглеют и полезут ласкаться, или сшибать с веток вкусные лиловые плоды, похожие на наши яблоки, но со вкусом клубники. Игорь шутки ради сказал, что от них можно забеременеть. Правда, сбивать их было бессмысленно — если пулька попадала в них, они разлетались, а когда падали на землю, расшлепывались в кляксы. Фрукт был нежный. Подуша для эксперимента накормила им зверьков, но никто из них не забеременел. Тогда она сама съела фрукт и полюбила его на всю жизнь. Если его как следует попросить, он падал сам — прямо в руки, не разбиваясь; этому Подушу научил Тылынгун, но по-земному он так и не заговорил. Она его понимала без слов, а дядя Боря не понимал и поэтому придумал свой прибор. Впрочем, прибор годился на многое, и если его усовершенствовать — в перспективе могло получиться вполне приличное оружие. Обороняться, мало ли.

Этого Игорь и не стерпел. Когда дядя Боря, выпив правильно заброженного и чуть хмельного барласкуна, достал подарок и торжественно вручил его Стефани, — Игорь вскочил, чуть не опрокинув импровизированный длинный стол (сколоченный дядей Борей и Сереженькой из остатков фотонного мелиоратора), и потребовал отдать ружье ему.

— Ты чего, Игорек? — невинно удивился дядя Боря.

— Отдайте, пожалуйста, — повторил Игорь.

— То ж подарок! — воскликнул дядя Боря. — Подарков не передаривают, Игорь!

— Не волнуйтесь, — вступила Любовь Сергеевна. — Это же совершенно безопасно!

— Дело не в том, опасно или безопасно. Дело в принципе. На этой планете оружие запрещено.

Тылык переводил Полу и Стефани, они сдержанно кивали.

— Но позвольте, — сказал Пол, дослушав перевод. — У нас, например, разрешение на оружие вполне можно было получить, при условии психической адекватности… Мне кажется, что вы сейчас пытаетесь ограничить права Стефани. Ведь она не предполагает наносить вред живым существам… В конце концов, это podarok! Не исключено, кроме того, нападение агрессора, и мы должны встретить его во всеоружии.

— Нам все равно придется думать об армии, капитан, — веско заметил Велехов. — Я давно об этом говорил, писал докладные… Никто не хотел слушать, вы же помните. В результате мы оказались совершенно беззащитны перед нападением. Бежали, как зайцы, неизвестно куда. Я предпринимаю усилия, чтобы запеленговать наше новое местожительство, но пока тщетно. Они прячутся даже от своих. Есть шанс, что мы никогда больше их не увидим.

Игорь сел, потом встал снова. Катька еще никогда не видела его в таком смятении — даже в первые минуты на Альфе.

— Я хочу только сказать, что мы не имеем права… нарушать закон планеты, на которой живем.

— Да чего не имеем-то! — воскликнула тетка портниха Колпашева, которая в силу особенностей русской жизни начала XXI века одинаково уместно выглядела бы и на великосветском рауте, и в торговом ряду. — Чего не имеем, когда ничего уже не имеем! Нас тут ждали, можно подумать! Нас, можно подумать, прилично приняли! Сами позвали на свою планету и сами ничего не обеспечили, вообще! И будут еще учить!

— А ты помалкивай, — строго сказала ей бабушка. — Наела мясов и трясешь.

— Что я наела, то никого не касается, — ответила портниха. — Вы мне рот не можете затыкать. Вам надо о душе думать, а вы рот затыкаете еще.

Катька сжала кулаки.

— Мы, к сожалению, действительно не сумели обеспечить вам встречу, — медленно сказал Игорь. — Но обеспечить соблюдение законов мы пока еще можем. Я очень прошу вас… нас всех… не портить друг другу наш первый праздник.

Тылык переводил, Стефани кивала.

— Да чего праздник! — воскликнула портниха. — Какой праздник, когда тут все привести в порядок — надо лет десять впахивать, как после войны! Я все понимаю, конечно, на Земле, может, мы вообще бы уже не были живы, но вы просто не надо устанавливать свои законы! Не мочь быть так! — От волнения она заговорила по-инопланетному.

— Игорь, — мягко сказал ветеринар. — Я хорошо понимаю ваши чувства. Мне кажется, вы просто должны осознать, что это уже не ваша планета.

— Я догадался, — сказал Игорь.

— Догадаться мало, — мягко сказал ветеринар. — Надо осознать.

— Вы напрасно тратите слова, — вступила Любовь Сергеевна. — Есть люди, для которых понятие о совести — вообще пустой звук, абсолютно! Вы тоже, Андрей Петрович, давно уже могли бы понять, что эти колонизаторы ворвались к нам, сами все устроили, а потом отправили нас сюда как бесплатную рабсилу! Это воюющая цивилизация, они постоянно воюют, и теперь нас прислали сюда разгребать, а сами улетели домой! Совершенно же понятно, что их настоящая планета там, а здесь они что-то захватили и нашими руками таскают каштаны из огня! Причем обратите внимание, что они лишают нас возможности защищаться. Мы порабощены полностью!

Любовь Сергеевна обладала фантастической способностью выстраивать и убедительно обосновывать худшую версию чужого поведения.

— Простите меня, — тихо сказал Игорь. — Мне не следовало эвакуировать вас. Правда, я вас и не эвакуировал…