Источник счастья - Полина Дашкова

— Ей тяжело вставать, три часа назад она родила девочку. Яврач, принял роды. Я знаю, вы и родители уверены, что Зина под Вологдой, вмонастыре, послушницей. Позже она вам все расскажет сама. Её нужно забратьотсюда, здесь нехорошо, опасно. Привезите для неё тёплую одежду и какие-нибудьвещи для новорождённой. Ждите под окном.

— Боже мой, погодите, как — родила? От кого?

Разговаривая, он заметил, что храп затих. Через минутуСысоев появился в прихожей, опухший, но трезвый и злой. Он уставился наАгапкина своими бараньими глазами. В руке он сжимал изящный дамский пистолет.Не простившись с Анной, не получив никакого утвердительного ответа, Федорположил трубку на рычаг. Он вовсе не был уверен, что Сысоев не слышал последнюючасть разговора, но, нагло глядя в бараньи глаза, произнёс самым беззаботнымтоном:

— Я телефонировал в госпиталь, предупредил, что сегодня неприду. Послушай, брат, тебе не помешало бы опохмелиться или хотя бы рассолувыпить. Ну, что ты тычешь в меня дулом? Все равно стрелять не станешь. Чтоскажет Мастер, если в его квартире окажется труп? И возможно, не один, а два.Состояние Зины критическое. Кровотечение, горячка. Без моей помощи вы необойдётесь.

Сысоев сопел, раздувал ноздри, но пистолет опустил. Агапкинотстранил его с прохода, вернулся к Зине и плотно закрыл дверь.

— Аня обязательно приедет, — сказала Зина, выслушав егоотчёт о телефонном разговоре, — но вы знаете, окно забито.

Осмотрев двойные рамы, Агапкин тихо присвистнул. Толстыемедные гвозди были вбиты накрепко. Если, допустим, попробовать вытащить припомощи скальпеля, всё равно на это уйдёт несколько часов, и вряд ли что-тополучится. А учитывая, что в любой момент может войти Сысоев или Худолейвернётся, эта затея вообще смысла не имеет.

Но всё-таки скальпель — вещь полезная.

Федор отправился к Сысоеву. Нашёл его на кухне. Бывшийдьякон стоял спиной к двери и поедал квашеную капусту, пальцами, из бочонка.Брюки были тесны ему, карман заметно оттопыривался. Стало быть, пистолет там.

Через минуту острие скальпеля сверкнуло перед глазамиизумлённого поэта и мягко прижалось к его сонной артерии. Сысоев поперхнулсякапустой и стал кашлять.

— Не двигайся, — предупредил Агапкин на всякий случай, — ужкто-кто, а я трупов не боюсь.

Поэт захлёбывался кашлем. Левой рукой Федор вытащилпистолет, положил в свой карман и сильно хлопнул бывшего дьякона по спине.Кашель прошёл.

— Где ключ?

— Не знаю.

— Подумай!

— Клянусь, не знаю. Ищи, если хочешь.

На поиски не было времени. Агапкин оглядел замок на двери,потом посмотрел на Сысоева. Тот выкатил свои бараньи глаза так, что казалось,они сейчас вывалятся из орбит.

— Ступай в гостиную и сиди там тихо, не высовывайся. Будешьмне мешать, либо умрёшь, либо пойдёшь на каторгу. Я знаю, что горло репортёруВивариуму в трактире Поликарпова перерезал ты.

Агапкин блефовал. На самом деле репортёра прикончил наёмныйубийца за двадцать пять целковых. Никто из братьев его кровью рук не пачкал. Нохитрый Худолей обставил все таким образом, что все оказались причастны. Онустроил в узком кругу нечто вроде судебного заседания, на котором был вынесенприговор мерзавцу репортёру за упорные попытки разглашения тайны, принадлежащейЛоже. Вначале всё это выглядело как очередной спектакль, пафосный, ноувлекательный. Приговор записали на бумаге, с гербом Ложи, и все присутствовавшиепоставили под ним свои подписи.

«Кстати, было бы нелишне найти эту бумагу, — подумалАгапкин, — но вряд ли возможно. Худолей надёжно её спрятал».

Проводив оцепеневшего поэта в гостиную, он закрыл дверь ивернулся на кухню.

Железные петли, на которых висел замок, были привинчены кдвери и к косяку. Действуя скальпелем как отвёрткой, Федор максимально ослабилвинты. Теперь достаточно было дёрнуть, чтобы вся конструкция отвалилась.Агапкин вернулся к Зине.

Оставалось ждать, кто явится первым, Анна или Худолей.

Через тридцать минут под окном остановилась закрытая карета.Из неё вышла молодая дама, одетая строго и дорого, растерянно огляделась.Агапкин вскочил на подоконник, высунул голову в форточку и негромко позвал:

— Анна Матвеевна!

Дама вскинула голову, придерживая шляпу. Зина доковыляла доокна, припала лицом к стеклу. Дама шагнула вперёд, встала на цыпочки,попыталась дотянуться рукой до окна, но не сумела.

— Зинуша, Боже мой! — донёсся до Агапкина её голос.

— Велите кучеру заехать во двор, со стороны чёрного хода.Ждите там! — крикнул Агапкин.

Проснулась и заплакала девочка. Федор взял её на руки. УЗины ничего, кроме халата, домашних туфель и вязаной шали, не было. В шальзакутали ребёнка, на Зину Агапкин надел своё пальто. Идти ей было трудно. Наполу оставались кровавые пятна. Когда они вышли в коридор, послышался скрипключа в замочной скважине. Но это было уже не важно. Пока Худолей раздевался вприхожей, они успели дойти до кухни, выйти на чёрную лестницу.

— Федор Фёдорович поедет с нами. Если бы не он, я быпропала, погибла. Надо подстелить что-то на сиденье, крови много. Умоляю, Анна,ни о чём не спрашивай, ни его, ни меня, после все расскажу. Посмотри, толькопосмотри на неё, какая красавица!

Подъехали к трёхэтажному, в английском стиле, особняку наБольшой Никитской.

— Вызовите для Зины хорошего специалиста, пусть осмотрит еёи девочку, — сказал на прощанье Агапкин, — я не акушер, я военный хирург. Родыпринимал впервые в жизни. На мой взгляд, всё благополучно. Зина, как тыназовёшь девочку?

— Не знаю. Пока не решила. А что?

— Назови Татьяной. И пригласи меня на крестины.

***

Ох, какие новые, горячие чувства переполняли его. Сколькораз потом за свою невероятно долгую жизнь он вспоминал те несколько часов,метельную ночь в конце декабря 1916 года, кусок холодного солнечного дня. Таксложилось, что больше ни один из его поступков не дал ему счастья почувствоватьсебя таким сильным, благородным, бескорыстным человеком. Ни до, ни после неслучалось с ним ничего подобного.

«Если бы Таня узнала, если бы видела всё это, она бы мной гордилась,она забыла бы своего полковника».

Но рассказать он не мог никому, кроме Володи.

Володя был плох. Его душил кашель. Температура не падала.Наступление нового, 1917, года в семье Свешниковых не праздновали вовсе, какбудто забыли. Впервые за многие годы в доме не было ёлки, подарков,шампанского.