Две жены для Святослава - Елизавета Дворецкая

Спасибо чурам, за восемь лет в округе не осталось ни одного человека, способного опознать эти вещи или хотя бы вспомнить, откуда и с кем они могли сюда попасть.

– Перконс вам в дар послал, благословляет! – насмешливо сказала старая Еглута.

Она-то помнила эти вещи, ибо сама тогда их и спрятала в избушке.

– Не им, а мне послал! – поправила ее Прияна. – Это я с собой возьму и мужу моему поднесу. Я когда их нашла, не знала еще, что скоро воевать. А боги знали!

Станибор и Равдан стиснули зубы, мысленно бранясь последними словами, но промолчали. Даже сейчас они не могли признаться, что сами украли эти вещи из смрадной могилы того козла…

Не козла, а Биргира ярла из Бьёрко – могла бы поправить Ведома. Именно из-за нее и Прияны князю и воеводе приходилось молчать. Возле могилы Биргира они проломили голову старой Рагноре. А она была не только матерью Сверкера, но и бабкой его дочерей. Этого убийства Ведома и Прияна не простили бы даже им.

Утром в самый день отъезда Прияна позвала Равдана и вручила ему варяжский топор.

– Будет с жениха моего и меча, – сказала она. – Я поняла, почему их два. Потому что нужно действовать двумя руками, и эти две руки – кривичи смолянские и кривичи полоцкие. Меч я увезу, а топор здесь оставлю. Хочу, чтобы ты им владел.

– А почему не князю? – все же спросил Равдан, стараясь не выдать, как рад.

– Потому что ты первый в сторону войны путь проложишь.

Зная дурную судьбу топора, Равдан поколебался немного. А вдруг наследство Биргира проклято? Уж их, осквернителей могилы, проклятье не помилует! Но не сумел одолеть искушения – ему дарили мечту восьми лет! Именно то, что он сам выбрал и вытащил из могилы. И теперь не мог с даром расстаться.

– Хорошо. Поезжай, – сказала Прияна. – Пусть Всесвят готовится к свадьбе поскорее.

– Не терпится княгиней стать?

– Я слишком долго ждала. Теперь мне восемь дней за новые восемь лет кажутся.

– Да ладно, денька через три, если богам поглянется, и сядешь на медведину[18], – обнадежил ее Равдан.

А сам подумал: если там и Всесвят еще на сани не присел.

* * *

– Как это – передумал?

Улеб даже переменился в лице и подошел вплотную к сидящему на траве Святославу, но тот лишь поднял к нему спокойные глаза. Он уже второй день крутил в голове один замысел, ни с кем не делясь – редкая для него скрытность, и то вызванная лишь тем, что дело имело прямое отношение к самому близкому для него человеку.

– Сядь! – Он поймал опущенную руку Улеба и потянул; тот присел рядом. – Я подумал… Незачем нам за смолянкой гнаться. Пусть она себе к Всесвяту едет. Пусть Всесвят свадьбу играет. А мы их уже там накроем. Хорошо бы прямо на пир свадебный попасть, как гром с неба – ну, в былинах такое случалось, помнишь? – усмехнулся он.

– Но зачем? – не понимал Улеб. – По пирам ты, что ли, стосковался? Святко, ты что? Голову напекло?

– Смотри! Всесвят стар. Сыновей у него нет. Наследников нет. Потому Станята так и вскинулся, как пес на кость, девку из дома выслал, едва прослышал, что Всесвяту новые сыновья нужны. Станята сам нацелился Всесвятовыми землями завладеть.

Заслышав важный разговор, многие из лежавших отроков приподнялись, сели или даже подползли поближе.

– Но если свадьбу успеют сыграть, Станята это право и получит! – сказал Иггимар, среди прочих отдыхавший рядом на траве. – Оттого и заспешил, это точно.

Иггимар – или Икмоша, как его вслед за матерью звали в дружине, – был старшим сыном Жельки. Сыновья Ингваровых жен до его свадьбы с Эльгой – Жельки и Славчи – хоть и родились не от Ингвара, а от его гридней, данных им в мужья, все же считались кем-то вроде названых братьев Святослава и потому в дружине занимали почетные места. Каждый из них в глубине души помнил, что тоже мог бы родиться княжеским сыном, и в Святославе видел свою же невоплощенную честь. Всего их насчитывалось семеро, да к ним поближе держались трое зятьев – мужья сестер, выданных за своих же, дружинных. Вожаком всей ватаги считался Иггимар, Гримкелев сын, – старший годами, то есть ровесник Святослава, но выше его на голову, здоровенный, широкоплечий, с круглым лицом и немного пухлыми щеками. Зимой на них ярко розовел румянец, выдавая «поросячье» здоровье, как дразнил его Улеб. Сейчас, под жарким летним солнцем, Икмошина белая кожа раскраснелась и пылала, как спелая ягода. Длинные, очень светлые, как у покойного отца, волосы, вечно плохо чесанные, торчали неряшливым облаком во все стороны, на подбородке золотилась такая же неряшливая бородка. По настоянию матери Икмоша год назад женился, но у себя дома его удавалось застать куда реже, чем в князевой гриднице, даже когда дружина находилась в Киеве.

– Ты-то чего решил Станяте помогать? – спросил Улеб.

– Да с того! – На лице Святослава мелькнула досада, что дружина никак не уловит такой простой мысли. – Если Всесвят, хрен старый, мою невесту умыкнул, могу я с него спросить или не могу?

– Полоцк будем воевать! – сообразил Икмоша и расхохотался.

– Дошло!

Отроки загомонили. Все понимали, почему Вестим и Асмунд отговаривали Святослава от ссоры с князем Станибором: Смолянская земля – уже считай своя, она платит дань, дает войско, включена в торговые пути и связана разными докончаниями. С ней ссориться и затевать войну, которая разорит и киевского князя тоже, было неразумно. Но Полоцкая земля – чужая. А может ведь стать своей!

– Пусть-ка он с моей невестой свадьбу справит – мы тогда не одну девку оттуда увезем, а каждому вам по девке! – весело продолжал Святослав, и гридни отвечали одобрительным гулом. – Добычу возьмем – хоть земля полочан и не богата, а все же не пустая стоит! Мехов возьмем, скота, полона! А потом своего посадника посадим, и будут нам полочане дань давать!

– Точно! – загомонили гридни, в первую очередь Икмошина ватага, знавшая, что при разделе добычи долей обижена не будет.

– Верно говоришь!

– Все вынесем подчистую!

– А смолянам урок будет! – заключил Святослав, и его голубые глаза хищно прищурились. – Больно много воли Станята взял, не успела Хаконова могила травой порасти! Я ему ручонки-то окорочу!

– Может, в Смолянск за остальными нашими послать? – предложил Радобой.

– Да нет, подожди! – во весь голос закричал Улеб, перекрывая гвалт, и схватил Святослава за плечо. – Ты чего такое говоришь? Это моя невеста! Мы так условились! Ты сам сказал! В Киеве еще! При старшей дружине, при княгине, при моем отце сказал, что мне ее отдаешь!

– Так я и отдаю! – Святослав повернулся к нему, не понимая, что тут такого. – Тебе она и достанется. Даже лучше – сейчас она просто девка, а будет княгиня полоцкая.