История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века - Анита Шапира

поляризировалась между еврейскими членами, которые возражали против арабских националистических заявлений, призывавших упразднить Израиль, и арабскими членами партии, которые поддерживали подобные заявления. По одной из версий, на секретном заседании центрального комитета партии член Кнессета Тауфик Туби предложил СССР объявить создание Государства Израиль сталинской ошибкой, которую необходимо исправить. Предложение было отклонено голосованием. В 1964 году партия раскололась. В Maki остались только евреи, а отколовшаяся партия Pakah (сокращение от Reshima Kommunistit Hadasha, Новый коммунистический список) почти полностью состояла из арабов. Накануне Шестидневной войны Maki поддержала позицию Израиля, а Rakah выступила за арабов.

Арабское меньшинство в Израиле после Войны за независимость насчитывало 156 000 человек, что составляло около 20 % населения. Большинство арабов жили в Галилее и в «Малом треугольнике»[153], переданном Израилю Иорданией после заключения соглашения о перемирии, и в Негеве. У них, ошеломленных поражением, бегством и изгнанием, не было признанного лидера. Израиль захватил брошенную арабскую собственность и экспроприировал арабские земли для еврейских поселений. По некоторым оценкам, от 40 до 60 % принадлежащих арабам земель в израильских районах в 1948 году было передано еврейским поселенцам. В Декларации независимости Израиль заверил своих арабских жителей в равных правах, но после войны Бен-Гурион убедился, что арабам нельзя доверять и что по соображениям безопасности им следует назначить военное управление, а это означает, что они были лишены права защищать себя в израильской судебной системе.

По иронии судьбы это военное управление основывалось на чрезвычайных законах об обороне времен мандата, которые использовались в свое время против еврейского ишува. Военная администрация ограничивала свободу передвижения арабского населения. Им требовалось разрешение на выезд из своих городов и деревень, что не позволяло получить работу или высшее образование в центре страны. Военная администрация имела право сносить здания и конфисковывать землю, если считала, что они использовались для совершения враждебных действий. Работа в сфере образования или муниципалитетов зависела от согласия администрации. Помимо Maki и после 1954 года Mapam, арабы были исключены из еврейских политических партий. Только в 1960 году они были приняты в качестве равноправных членов в Histadrut, название которой теперь было изменено на Всеобщую федерацию рабочих Израиля. Mapai создала арабские «сателлитные» (избирательные) списки, по которым могли избираться члены, поддерживавшие Mapai в Кнессете. В этом начинании партию поддержала военная администрация, сотрудники которой относились к арабскому меньшинству как к клиентуре, получавшей привилегии в обмен на политическую поддержку. Активисты Mapai благоволили вождям арабских кланов, обеспечивавшим голоса на выборах. Во втором десятилетии существования Израиля законодательство военного управления было смягчено и отменены ограничения на передвижение. Но, даже несмотря на то, что большинство партий (в том числе Herut) выступали за упразднение вредного, устаревшего аппарата военной администрации, пятна на израильской демократии, это было сделано лишь в 1966 году, во время премьерства Леви Эшколя. После этого «сателлитные» списки были постепенно смягчены, а затем полностью ликвидированы в 1981 году, и появились независимые арабские партии.

В истории еврейско-арабских отношений в Израиле 1950-х годов символом стало одно трагическое событие. 29 октября 1956 года, накануне Синайской кампании, напряженность на границе с Иорданией обострилась. Командующий сектором изменил ночной комендантский час, введенный в деревнях с 21:00 до 17:00, без предупреждения рабочих на полях. Командир батальона пограничной полиции приказал своим подчиненным стрелять в любого, кто нарушит комендантский час. Из восьми командиров взвода батальона семеро позаботились, чтобы жителям было разрешено безопасно вернуться в свои дома, но один выполнил приказ беспрекословно, и в тот вечер в Кафр-Касеме были убиты 47 мужчин, женщин и детей.

Военное руководство было шокировано. Его немедленной реакцией стало стремление скрыть это. Бен-Гурион попытался заглушить общественное мнение. Военная цензура запретила всякое упоминание о бойне, но новость быстро распространилась. Члены Кнессета от Maki опросили раненых в больнице и взяли показания. После этого, защищенные депутатской неприкосновенностью, они раскрыли все подробности с трибуны Кнессета. Оппозиционная газета Haʻolam Hazeh с вопиющим нарушением цензуры напечатала шокирующие факты. Израильская общественность была ошеломлена. 11 офицеров и солдат предстали перед судом, восемь были приговорены к длительным срокам тюремного заключения, хотя в течение двух лет все они получили помилование. Суд, в рассмотрении которого находилось это дело, создал прецедент, ставший с тех пор краеугольным камнем израильского законодательства: приказ, над которым развевается «черный флаг», явно незаконен. Иными словами, оправдание того, что кто-то выполнял приказ, недействительно в тех случаях, когда приказ несомненно незаконен – как в данном случае, когда он связан с убийством невинных мирных жителей. Арабское население не забыло о Кафр-Касеме. Ежегодно отмечается день памяти этой бойни, которую преподносят как звено в цепи несправедливостей и жестоких действий, совершаемых Государством Израиль против арабов.

С другой стороны, дело Кафр-Касема заставило задуматься еврейскую общественность об установлении четких границ, что разрешено, а что запрещено в отношениях между армией и гражданами, а также о необходимости установить этические нормы поведения военнослужащих. Во время Войны за независимость поэт Натан Альтерман написал в своей еженедельной газетной колонке (названной «Седьмая колонка») о хладнокровном убийстве пожилого араба во время взятия Лидды (Лода). Стихотворение, озаглавленное On This («По этому поводу»), призывало к суду над убийцами:

Бряцающих оружием

И нас вместе с ними,

Их – за дело,

Нас – за кивок согласия,

Шепча о «необходимости» и «мести»,

Отнесли к военным преступникам.

Альтерман добавляет:

Шепча «это действительно было»,

Давайте избавимся от спокойствия,

Которое боится своего отражения в зеркале!

Бен-Гурион одобрил это стихотворение и распространил среди ЦАХАЛа[154].

Однако сомнительно, чтобы такое понимание характера взаимоотношений между армией и гражданами в условиях демократии укоренилось в общественном сознании. В начале 1950-х годов в арабских деревнях велись беспощадные поиски лазутчиков, и солдатский палец всегда лежал на курке. Снова и снова Альтерман тщетно предупреждал о несправедливости военного управления и выступал против подавления «права протеста» коммуниста Тауфика Туби в Кнессете. В данном случае Бен-Гурион, большой поклонник поэта, не согласился с ним. Таким образом, резня в Кафр-Касеме стала великим испытанием, которое в итоге привело к эмоциональной встряске. Она заставила пересмотреть нормы морали и установить обязательные критерии, которые, хотя и не всегда соблюдались, все же имели воспитательный эффект, ограничивающий насилие.

На заре своего существования израильская демократия заимствовала как либеральные парламентские модели с Запада, так и некоторые модели из «управляемой демократии» Восточного блока. Получалось уникальное сочетание свободы слова и собраний, независимой судебной системы, защищающей права личности, свободных выборов и свободной прессы – с одновременным