Столица беглых - Николай Свечин

— Я думал внедрить в кавказскую арестантскую среду своего слухача, — осторожно начал коллежский регистратор. — Их там сейчас много, сидят друг у друга на головах. Нового человека не заметят.

— Ну-ка поподробнее.

— А вот, — Бернард Яковлевич выложил на стол папку. — Из Читы к нам пересылают. Он, конечно, дрянь. Но может оказаться полезным.

Лыков взял документы и стал их читать.

Читинское полицейское управление просило поместить в Иркутском тюремном замке срочного арестанта Сергея Печенева. Он получил два года временно-заводских работ за покушение на кражу. Отбывал срок в Читинской тюрьме, где выдал подготовку арестантов к побегу. Спасая доносчика от мести, администрация перевела его в Нерчинскую тюрьму. Там доброволец снова отличился. Он сообщил, что готовится заговор с целью отравить морфием дежурного надзирателя, а затем перебить охрану. Для нападения группа арестантов уже приготовила два револьвера. Печенев во время обыска прошел по корпусу со смотрителем и указал тайник, в котором хранилось оружие.

Ценного осведа перебросили в Сретенскую цинтовку. Он вошел в доверие к сокамерникам и узнал, что трое его соседей сидят под чужими именами. За пустяковую кражу, и скоро будет суд, который выпишет им небольшие сроки. А на самом деле они сбросили в шахту урядника на прииске «Трудный», и по ним плачет виселица.

После такого Печенев не мог сидеть ни в одной тюрьме Забайкалья: арестанты приговорили его к смерти. Он парился в лягавой камере[61] и боялся даже выносить в коридор свою парашу. И читинцы попросили иркутян, чтобы остаток срока слухач досидел у них.

— Отлично, — поддержал мысль коллеги Алексей Николаевич. — Терять ему уже нечего, пусть работает на нас. У парня, видать, талант залезать в душу. Я встречал таких.

— Я тоже, — брезгливо сообщил Аулин. — Но полезные, сукины дети. Заставлю его разузнать о боевиках Нико Ононашвили. Заодно вдруг кто-то проговорится насчет убийства вашего Саблина. В тюрьме всегда все знают.

Печенева посадили в пятнадцатую камеру острога, туда, где сидели подследственные кавказцы. Они приняли новичка настороженно. Однако через три дня молодого вора уже держали за своего. Бандиты разговаривали между собой по-грузински, полагая, что русские их не поймут. Но Печенев вырос в Поти, учился в тифлисской начальной школе. Он многое забыл и большую часть бесед не разбирал. Но освед запоминал некоторые фразы, казавшиеся ему важными. Потом приходил в допросную и записывал их по памяти. Бывший пристав Четвертой части Гургенидзе по просьбе Аулина переводил эти каракули. В большинстве случаев подслушанное оказывалось ерундой. Но несколько важных фактов полиции таким образом удалось узнать.

В частности, бандит Дадиани сказал своим товарищам, что Нико ведет собственное дознание. Он хочет знать, кто его предал. И как фараоны разведали илимский притон. Роль артельщика Полубщикова выяснилась быстро: Гоги Иосишвили ушел ночью к нему на квартиру и пропал. С ним был провокатор Серега Сапер. Потом Гоги нашли мертвым. А Серега участвовал в разгроме Илимска вместе с жандармами. Нико дал команду, и артельщика зарезали. Для этого специально выписали из Селенгинска блатного на мокру[62] по кличке Фикса. Тот жил в городе, а люди Ононашвили повсюду искали изменника. Уже решили, что он сбежал, и Фиксе даже выправили обратный билет. Но вдруг встретили артельщика возле банка, проследили за ним, а потом блатной выполнил заказ…

В другом разговоре тот же Дадиани обмолвился, что Нико велел казнить какого-то Лыкова. Тот приехал из России и сильно мешал «иван иванычу» вести дела. В разгроме Илимска Лыков принял главное участие. За голову приезжего назначена награда в восемь тысяч рублей — огромные для Иркутска деньги. И уже нашлись желающие их заработать.

Аулин получил эти сведения поздно ночью и не стал сообщать их командированному, отложил на утро. Потом оказалось, что эта задержка едва не стоила Лыкову жизни.

Ни свет ни заря курьер принес питерцу визитную карточку и сказал, что ее хозяйка просит зайти к ней. Желательно как можно быстрее. Алексей Николаевич глянул на карту. Знакомая визитка, Елены Валерьевны Тальянской, Спасо-Лютеранская улица, собственный дом.

Сыщик обрадовался просьбе и сразу дал ей объяснение. Не иначе, Космозерская хочет помириться! Узнала, что командированный завершает свои дела и скоро уедет. Как-никак некоторое время мужчина и женщина были близки. И вдова желает расстаться без обид. А подругу выбрала в качестве посредника примирения.

Лыков и сам в последнее время начал думать о Ядвиге Андреевне. Шикарная полька, темпераментная. А какая ухоженная! И в столице таких поискать. Коллежский советник не прочь был восстановить отношения. И пожить последние дни перед отъездом в доме на Шестой Солдатской. Самому делать первый шаг не хотелось, а тут такое дело. И он, надушившись одеколоном, отправился по указанному адресу.

Перед гостиницей удачно стоял свободный извозчик. Но Алексей Николаевич решил пройтись пешком. Путь был неблизкий, однако ему казалось неприличным оказаться у Тальянской столь рано. Вдруг еще подумает, что он бросил все и прибежал на радостях…

Извозчик очень хотел заполучить седока и ехал следом до пересечения Большой и Амурской. Сыщик же продолжал идти своим ходом. Через Харлампиевскую он свернул на Луговую, как вдруг увидел перед собой двух грузин. Они стояли поперек тротуара и недобро щерились на питерца. Тот мигом развернулся, чтобы бежать, и опешил: позади полукругом расположились еще трое. Засада! И где — на Луговой, в шаге от городского полицейского управления.

Времени на раздумья не было. Алексей Николаевич метнулся в ближайший подъезд, оттолкнул дворника и закрыл дверь на засов.

— Я из полиции! Там кавказцы, они хотят меня убить. Дуй через другой ход и зови городового. Живо!

С улицы послышались крепкие удары — бандиты ломали дверь. Лыков вынул браунинг и дважды пальнул на звук. Ни в кого, судя по всему, не попал и только раззадорил противников. А запасной обоймы-то и нет, вспомнил коллежский советник. Плохо дело…

Он бегом поднялся на второй этаж, распахнул окно. Пять крепких ребят увлеченно вышибали дверь. Та трещала и готова была поддаться. Что делать? И Лыков решился.

— Русские люди! — заорал он во весь голос. — Черкесы жизни меня лишают! Православные, выручай! Что же это делается: в русском городе русскому человеку спуску не дают!

Сначала прохожие на крики сыщика не обратили особого внимания. Двое или трое задрали головы, посмотрели затем на абреков и лишь ускорили шаг. Но вскоре подошла кучка человек в десять, по виду рабочие. Эти остановились и начали наблюдать за тем, что происходит.

Лыков приободрился и заголосил еще громче:

— Ребята! Бей черкесов! Много они русской крови пролили, нешто будете потакать? А я, как освободите, ведро водки выставлю. Спасите меня, православные!