Парадокс Ферми - Феликс Разумовский

…И в голове вдруг воцарилась ослепительная ясность. Он бросил паяльник и метнулся к доске, схватил мел…

…Окажись в это время в подвале скромной ореховской дачи ведущие математические умы, Клёнова несомненно ждал бы триумф не меньший, чем Эндрю Джона Уайлса,[66]доказавшего великую теорему Ферма. На доске, у которой когда-то маялись, кроша мел, несчастные второгодники, возникали цепочки формул, без сомнения раздвигавших человеческие представления о мироздании. Клёнов стремительно вычерчивал целые гроздья дуг, вписывал в них треугольники и ромбы, смахивал тряпкой и снова чертил, перебрасывая в будущее величественный математический мост.

А Настя всё пела — легко, радостно и свободно…

Вечер стоял такой, что хоть голокартину пиши. Круглая молочно-белая луна дробилась в водах Нила, кусты отбрасывали кружево теней, серебрились в тишине растрёпанные головы пальм, в душистом воздухе роились светляки… Узер лежал на носу лодки, глядя на звёзды над головой. Узер показывал, как находить двойное солнце Кредорби. Разглядеть отсюда систему могучих светил невооружённым глазом было решительно невозможно из-за чудовищной удалённости, но мощные телескопы отыскивали слабенький огонёк совсем рядом с Сотис. Поймут ли когда-нибудь далёкие потомки нынешних землепашцев, чему в действительности поклонялись их пращуры?..

Имахуэманх, сидя у руля, направлял бег стремительной лодки, свободной рукой отбивая на барабане ритм гребцам. Могучий охранный жрец ненавидел этот барабан и каждый раз новую команду неумёх, которой ему волей-неволей приходилось повелевать. Он беспрестанно донимал Узера просьбами раз и навсегда вверить вёсла самолично подобранной им, Имахуэманхом, дружине неутомимых гребцов. «Господин, я стал носить маску в виде птичьей головы, чтобы гнев и отчаяние на моём лице не нарушали гармонию твоего отдыха. Отчего ты доверяешь вёсла своей священной лодьи этим никчёмным, не знающим, как поступать с ними?» Жрец, успевший заработать шутливую кличку Клюв, был непревзойдённым кормчим и очень хорошо знал, о чём говорил, но Узер лишь мягко улыбнулся в ответ. «Добрый Имахуэманх, — проговорил он, — как же я могу отказать моим верным, для которых эта ночь у весла есть величайшее деяние веры? Они и сейчас уже предвкушают, как станут о ней рассказывать внукам…»

Наконец впереди показалась высокая гранитная пристань, устроенная с учётом разливов Нила. Она предназначалась лишь для богов и поэтому была совершенно пуста. Имахуэманх заблаговременно разогнал лодку, потом велел гребцам убрать вёсла — и невероятно плавно притёр судёнышко к деревянному причальному брусу.

— Твоё искусство бесподобно, Имахуэманх, — похвалил Узер и встал со своего ложа. — Жди меня здесь. И пожалуйста, накорми людей, они это заслужили. Дай им вволю пива, хлеба, баранины и чеснока.

— Да, господин, повелевай, — низко поклонился Имахуэманх.

Младшие жрецы уже вытаскивали из-под палубы корзины с едой.

Узер тем временем поднялся по гранитным ступеням, ещё раз полюбовался с береговой кручи величественным течением Нила и уже было собрался идти знакомой дорогой в храм Мина Созидателя, но остановился, увидев в лунном свете того, кого совершенно не ожидал здесь увидеть: Зетха.

— Брат? — удивлённо и обрадованно выговорил он. — Какими судьбами? — И забеспокоился: — Что-то случилось?..

Он не активировал «Са», не выхватил лучемёт, не попробовал раствориться в воздухе с помощью «Джеда». У него даже мысли не шевельнулось, что брат мог явиться к нему со злом.

— Сейчас случится, — подходя вплотную, почему-то чужим голосом («Где я мог его слышать?..») ответил Зетх.

Длинный, тонко вибрирующий клинок играючи вошёл Узеру в живот, легко рассёк позвоночник, на миг высунулся из спины… Лже-Зетх рванул локоть назад, и Узер со слабым вскриком повалился лицом вперёд. Он больше не чувствовал ног, лишь толчки тёплой крови, вытекавшей из ран. Потом перед глазами стала сгущаться темнота.

Убийца перекинул нож в левую руку, вытащил лучемёт, улыбнулся так, как настоящему Зетху никогда улыбаться не доводилось, и надавил пальцем на спуск. Он даже не потрудился как следует прицелиться… и зря. Луч прошёл мимо. Выругавшись, убийца взял тщательный прицел и превратил лодку в погребальный костёр для двух десятков людей. Ему, правда, показалось, будто здоровяк-кормчий вырвался из огня и с плеском рухнул в воду. Или это всё-таки упал горящий обломок?.. На всякий случай лже-Зетх долго следил за поверхностью воды кругом лодки, но из реки так никто и не вынырнул.

«Показалось. А не показалось, так крокодилы сожрут», — сказал он себе. Опустился на корточки возле ещё дышавшего Узера и, благо лезвие позволяло, начал рассекать его на куски. При этом рыжеволосого била истомная дрожь, душа содрогалась от восторга, перед глазами колыхалась пелена. Он испытывал состояние, близкое к оргазму. Хотя нет, какой восторг близости мог равняться с этим чувством полного обладания, когда от твоей воли, от взмаха твоей руки зависит — жить кому-то или умереть!.. Вот он, экстаз, вот оно, истинное подтверждение жизни!..

— По праву крови, — выговаривали судорожно кривившиеся губы. — По праву крови и во славу твоего имени, мой учитель, Великий Змей…

В Камбоджу Брагин поехал за десять долларов, на белом, забитом под завязку микроавтобусе «Тойота». Судя по отсутствию багажа, менял страну обитания только он один: остальные пассажиры ехали за визой. Мероприятие называлось «виза-ран» и заключалось в том, чтобы официально покинуть Таиланд и быстренько засветиться в Камбодже, приобретая таким образом право на новую тридцатидневную тайскую визу. Интернационал в автобусе подобрался полный. Два пожилых японца, надутый усатый индиец, неразговорчивые скандинавы, чернявый, словно жук, араб. Вскоре после отбытия выяснилось, что оба самурая и блудный сын Ганга страдали затяжным словесным поносом, правда в разных формах, — японцы без умолку болтали между собой, индус орал в телефон. Негодующие взгляды скандинавов и араба были им как об стенку горох. Вскоре водитель-таец врубил на всю катушку англоязычный рэп, практически не требовавший перевода: сплошная нецензурщина.

«Одно из трёх. — Брагин отвернулся к окошку и призвал на помощь всю свою подготовку, чтобы перестать слушать. — Или я выучу японский с индийским, или всех к такой-то матери поубиваю. Чтобы знали русских».

За окном возникали и отступали прочь невысокие горы, бежали назад аккуратные домики, лохматые пальмы, возделанная земля… Не обращая внимания на тропический дождь (тёплый душ, прямо как в гостинице), народ дружно занимался посевами риса, тщательно обихаживая затопленные поля. Сразу чувствовалось — вкалывали не за трудодни. Тут же расхаживали голенастые цапли, работали клювами, кивали головами, кормились от пуза, уничтожали паразитов. Всем было хорошо — и людям, и птицам, и рису.