Прожорливое время - Эндрю Джеймс Хартли

Однако ему предстояло совершить еще одно осквернение. Томас понял это, как только вошел в комнату, но решил сначала осмотрелся вокруг, словно надеясь, что стены избавят его от этой необходимости. Он склонился к фотографии, висящей над письменным столом: пять девочек вместе. В середине группы, он в этом практически не сомневался, стояла Алиса Блэкстоун. У нее были необычные фиолетовые глаза матери, но только одинаковые. В аристократическом профиле, который мог бы быть, но не был холодным и жестким, чувствовались зачатки высокомерия. Алиса смеялась, обнимая подруг. У Томаса мелькнула мысль, сколько ей еще оставалось жить после того, как была сделана эта фотография.

На мгновение он представил себе, как эта девочка, а может быть, и подруги, вместе с которыми она была снята, пытаются выбраться из актового зала школы, заполненного удушливым дымом, но Найт тотчас же прогнал этот образ и склонился над дневником, лежащим у кровати.

Закрыв глаза, Томас глубоко вздохнул, прошептал:

— Извини… — раскрыл дневник и начал читать.

Томас отложил тетрадку, просмотрев записи за первые тридцать дней того года, а затем за июнь, резко обрывающиеся на шестнадцатом числе. Конец тетради остался чистым. Найт сидел в полной тишине в кресле за письменным столом и к концу чтения чувствовал только отсутствие хозяйки дневника и свою собственную неудачу.

В заметках не оказалось ничего ценного. Это был перечень тривиальностей: кто занимал верхние строчки в хит-параде, какие фильмы показывали по телевидению, кто с кем встречался, какие наряды Алиса покупала или собиралась приобрести, изредка упомянутые мельком политические настроения. Это были кадры из жизни обычной шестнадцатилетней девочки из английского среднего класса. Время от времени просматривались вспышки интеллектуализма, небольшие робкие замечания по поводу книг, прочитанных Алисой — все от Джеймса Хэрриота[42]до Диккенса, — выраженные с неловкой подростковой смесью высокомерной снисходительности и восторга открытия, которую Томас так хорошо знал по своим ученикам. У него мелькнула мысль, что его записи в этом возрасте были бы похожими — значительно меньше нарядов и существенно больше спорта, но в остальном такими же. Алиса переживала по поводу своей фигуры и волос, но, наверное, меньше, чем большинство ее сверстниц, хотя Найт понятия не имел, что в то время считалось в Англии нормальным.

Алиса писала размашистым почерком с обилием завитушек. Все ее точки — как знаки препинания, так и над буквой «i» — представляли собой маленькие кружочки. Лексикон изобиловал жаргоном. Все оценки попадали в одну из трех категорий: «полная чушь», «ничего» — это в основном — и редкие, но восторженные «классика», «чудо» или «прелесть». Многие вещи характеризовались как «клевые», что, похоже, означало нечто одновременно занятное и веселое. Например, поход с подругой в кино был «клевой классикой». Менее приятным событиям выносился однозначный приговор: «катастрофа».

Помимо этих минимальных намеков на что-то личное, главным, чем были пропитаны страницы дневника, оказалось ощущение единения. Имена, точнее, прозвища девочек появлялись даже в те дни, когда Алиса не встречалась с подругами. «С Пиппой сегодня так и не увиделись, — писала она. — Мы здорово повеселились, но Лиз была в парикмахерской и не смогла закупать имущество».

Кстати, что это могло быть? Грампластинки? Одежда? Фраза о «закупке имущества» выглядела нелепой и в то же время трогательной. Девчонки просто играли во взрослых.

«Дебс и Никки провели целый день в магазине Бруно. Когда мы с Пиппой вышли из кино, они были еще там и за все время купили на двоих всего две чашки кофе!» «Ходили с Пиппой чистить лошадь, это была классика, но Лиз, Дебс и Никки не смогли выбраться. Их трудности. Было здорово. Бесконечно здорово».

И дальше в таком же духе. Чаще всего на страницах дневника встречалась Пиппа. Она была лучшей подругой Алисы, разделявшей ее политические взгляды и, что гораздо важнее, музыкальные вкусы. Они вместе покупали грампластинки и часами слушали своих любимцев «Depeche Mode», «Duran Duran», «Blondie» и Элвиса Костелло. Однако первое место безоговорочно принадлежало «ХТС», группе интересной, умной и к тому же местной. Значительная часть дневника была посвящена ее потрясающему взлету — оглушительному успеху альбома «Английское поселение» и выходу сингла с песней-гимном «Чувства напряжены до предела», после чего начали распространяться слухи о том, что во время зарубежных гастролей что-то пошло наперекосяк.

Алиса, конечно же, изучала музыкальные издания с одержимостью истинного поклонника, стараясь разобраться в том, что же произошло во время этого турне, в ходе которого «ХТС» должна была покорить весь мир. Судя по всему, момент для этого был самый подходящий. Предыдущими альбомами группа создала себе ядро постоянных слушателей и завоевала благосклонность музыкальной прессы. Однако в марте вера Алисы в своих кумиров несколько пошатнулась, а в начале апреля уже стало ясно, что произошла какая-то катастрофа. «Говорят, что Энди боится сцены, — записала она в дневнике. — Как может Энди Партридж, один из величайших исполнителей современной поп-музыки, испытывать страх перед сценой?» Но девчонка так и не смогла найти удовлетворительный ответ на этот вопрос. В записях сквозила жалобная надежда на то, что отмена тура является лишь временной проблемой, но, похоже, Алиса смирилась с тем, что ее обожаемым землякам никогда не добиться заслуженной славы.

Томас поймал себя на том, что ностальгически улыбается. Если бы Алиса осталась жива, сейчас ей было бы примерно столько же лет, сколько и ему. Ее вкусы, пожалуй, были эклектичными до крайности, но у них имелось немало общего. Многое из того, что нравилось в музыке ей, когда-то знал и любил он сам. Это делало ее особенно близкой, опровергая высокомерную снисходительность, звучащую в рассуждениях о книгах и политике. Алиса была умной. Ее споры с подругами о том, какая песня у какой группы лучше и можно ли их считать новым словом в музыке, оказались насыщены весомыми аргументами, опирающимися на серьезные мысли, пусть и приправленные склонностью боготворить кумиров. В этих рассуждениях Томас слышал ее истинный голос, а не те позерские разглагольствования, в которые она скатывалась, говоря о литературе и политике лейбористской партии. Алиса была обыкновенным ребенком, каким и он сам, вероятно, умнее большинства своих сверстников, но в остальном типичным подростком. Найту тяжело было думать о том, что она ушла из жизни в таком возрасте, еще тяжелее сознавать, что девочки, о которых Алиса писала в своем дневнике, скорее всего, погибли вместе с ней.

Томас уже собирался отложить дневник, но тут тетрадка раскрылась, и он вдруг понял, что записи продолжались и дальше, вторую половину июня и до конца июля. Целый месяц был вырезан из тетрадки бритвой, и теперь не было никакой возможности установить, чем занималась Алиса в недели, предшествующие ее смерти.

Найт размышлял над этим, когда на лестнице за дверью послышались шаги.