История России. Иван Грозный - Сергей Соловьев

В генваре 1577 года 50000 русского войска явилось под Ревелем и расположилось здесь пятью лагерями; у осаждающих было три орудия, стрелявшие ядрами от 52 до 55 фунтов; 6 орудий стреляли ядрами от 20 до 30 фунтов; четыре стенобитных орудия бросали каменные массы в 225 фунтов; из 15 орудий стреляли ядрами от 6 до 12 фунтов; при каждом орудии находилось по 700 ядер. Но если по тогдашнему времени этот наряд и считался значительным, то в Ревеле было его в пять раз больше, притом осажденные приняли все меры против пожаров, которые должны были произойти от стрельбы осаждающих; составлен был отряд из 400 крестьян под предводительством Иво Шенкенберга, прозванного Аннибалом, сына ревельского монетчика; эти храбрецы вместе с шведскими и немецкими ландскнехтами делали днем и ночью беспрестанные вылазки. После полуторамесячного безуспешного обстреливания русские сняли осаду и удалились. По уходе московских войск в Ревеле объявлена была свобода всем ратным людям идти опустошать русские владения в Ливонии, и вот поднялись все уличные бродяги, даже калеки, на добычу; ограбленные крестьяне присоединились к толпам грабителей, чтоб грабить свою же братью.

Летом сам царь выступил в поход из Новгорода, но вместо того, чтоб идти к Ревелю, направил путь в польскую Ливонию; Ходкевич не решился с малочисленным войском противиться Иоанну и удалился. Город за городом сдавались царю и его воеводам, с одной стороны, королю Магнусу – с другой. Скоро Магнус стал требовать, что уже время ему, названному королю ливонскому, войти во владение всеми местами, которые заняты были русскими; но до Иоанна доходили уже вести о сношении Магнуса с польским королем и герцогом Курляндским, и потому на требование Магнуса он отвечал: «Хочешь брать у нас города – бери: мы здесь от тебя близко, ты об этих городах не заботься: их и без тебя берегут. Приставов в твои городки, сколько Бог помощи подаст, пошлем, а деньги у нас – сухари, какие случились. Если не захочешь нас слушать, то мы готовы, а тебе от нас нашу отчину отводить не следовало. Если тебе нечем на Кеси жить, то ступай в свою землю за море, а еще лучше сослать тебя в Казань если поедешь за море, то мы свою вотчину, Лифляндскую землю, и без тебя очистим». Велев своим воеводам занять города, которыми овладел Магнус, и приблизившись к Вендену, где находился сам ливонский король, Иоанн приказал ему явиться к себе; Магнус отправил к нему сперва двоих послов, но Иоанн велел их высечь и отослать назад в Венден. Жители этого города умоляли Магнуса, чтоб не раздражал царя дальнейшим бесполезным сопротивлением, ехал бы к нему сам и умолил за себя и за них. Магнус поехал в царский стан, впустивши прежде русских ратных людей в город, но замок не был сдан. Увидавши Иоанна, Магнус бросился перед ним на колени и просил о помиловании. «Если б ты не был королевским сыном, – отвечал ему Иоанн, – то я бы научил тебя, как мне противиться и забирать мои города». Магнуса отдали под стражу. В это время немцы, укрывшиеся в Венденском замке начали стрелять; одно ядро чуть-чуть не задело самого царя; тогда Иоанн поклялся, что не оставит в живых ни одного немца в Вендене. Уже три дня продолжалась осада замка; осажденных видели, что далее защищаться нельзя, и решились взорвать себя на воздух, чтоб не ждать мучительной смерти и не видать, как татары будут бесчестить их жен и дочерей. Духовенство одобрило это решение, и 300 человек, большею частию благородного происхождения, заперлись в комнате, под которую подкатили четыре бочки пороха; приобщившись святых таин, зажгли порох и взлетели на воздух. Жители города испытали то, от чего осажденные в крепости избавились добровольною смертию.

Овладевши еще несколькими местами, Иоанн окончил поход, в Дерпте он простил Магнуса, дал ему несколько городов в Ливонии и право называться королем ее; Магнус отправился в Каркус, Иоанн – через Псков в Александровскую слободу. Но с отбытием царя дела пошли иначе в Ливонии. Шведы напали на Нарву, поляки явились в южной Ливонии и брали здесь город за городом; Магнус передался полякам. Осенью 1578 года русские воеводы осадили Венден, но после трех неудачных приступов сняли осаду, заслышав о приближении неприятельского войска. Поляки напали на них вместе со шведами; татарская конница не выдержала и обратилась в бегство, русские отступили в свой лагерь и отстреливались там до самой ночи; четверо воевод – князь Иван Голицын, Федор Шереметев, князь Андрей Палецкий и дьяк Андрей Щелкалов, убежали с конницею из стана; но воеводы, которым вверен был наряд, не захотели покинуть его и были захвачены на другое утро неприятелем; пушкари не отдались в плен: видя, что неприятель уже в стане, они повесились на своих орудиях. При этом поражении погибло четверо воевод, четверо было взято в плен; всего, по счету ливонских летописцев, русских погибло 6022 человека из 18000. Следующий, 1579 год долженствовал быть решительным для Ливонии; Иоанн готовился к новому походу; в Псков привезли тяжелый наряд, назначенный для осады Ревеля, но этот наряд получил другое назначение: враг явился на русской почве.

Мы видели, как Стефан Баторий быстрым движением предупредил медленного Максимилиана и короновался в Кракове; Литва, Пруссия, державшиеся Максимилиана, не видя со стороны его ни малейшего движения, должны были признать королем Стефана; упорно стоял за Максимилиана только один Данциг. Жители Данцига объявили, что до тех пор не признают Стефана королем, пока не будут подтверждены их права и пока не будет сделано какого-нибудь соглашения с императором. Известие о смерти последнего привело их в большое затруднение; но, надеясь на проволочки сеймов, они решились продолжать борьбу; стали нападать на смежные с их городом шляхетские земли, разорять католические церкви. Дело могло быть решено только оружием, и Баторий осадил Данциг. Волнения противной стороны, неприятности на сейме, наконец, осада Данцига заставляли Батория до времени не разрывать с Москвою. В июле 1576 года он отправил к Иоанну послов Груденского и Буховецкого с предложением не нарушать перемирия и прислать опасную грамоту на великих послов; о том же писали и паны радные к боярам. Бояре отвечали панам: «Мы удивились, что господарь ваш не называет нашего господаря царем и великим князем смоленским и полоцким и отчину нашего господаря, землю Лифляндскую, написал в своем титуле. Господарь ваш пришел на королевство Польское с небольшого места, с воеводства Седмиградского, которое подчинено было Венгерскому государству; а нашего государя все его братья, великие господари, главные на своих королевствах, называют царем. Вам бы, паны, пригоже было советовать Стефану-королю, чтоб вперед таких дел не начинал, которые к разлитию христианской крови приводят». Послов не позвали обедать за то, что они не объявили о родстве Батория, но опасную грамоту на великих послов дали. Узнавши о походе Иоанна в Ливонию в 1577 году, о взятии там городов у поляков, Баторий писал Иоанну с упреком, что, пославши опасную грамоту и не объявивши войны, забирает у него города. Иоанн отвечал: «Мы с Божиею волею отчину свою, Лифляндскую землю, очистили, и ты бы свою досаду отложил. Тебе было в Лифляндскую землю вступаться непригоже, потому что тебя взяли с Седмиградского княжества на Корону Польскую и на Великое княжество Литовское, а не на Лифляндскую землю. От нашего похода в Лифляндскую землю наша опасная грамота не порушилась; неприязни мы тебе никакой не оказали, искали мы своего, а не твоего, Литовского Великого княжества и литовских людей ничем не зацепили. Так ты бы кручину и досаду отложил и послов своих отправлял к нам не мешкая». Эти послы – воевода мазовецкий Станислав Крыйский и воевода минский Николай Сапега – приехали в Москву в генваре 1578 года. Начали говорить о вечном мире; но с обеих сторон предложили такие условия, которые давно уже делали вечный мир невозможным: кроме Ливонии, Курляндии и Полоцка царь требовал Киева, Канева, Витебска и в оправдание своих требований вывел родословную литовских князей от полоцких Рогволодовичей. «Эти князья, – говорил он, – были славные великие государи, наши братья, во всей вселенной ведомые, и по родству нам братья, поэтому Корона Польская и Великое княжество Литовское – наши вотчины. Князья и короли польские были в равенстве, в дружбе и любви с князьями галицкими и другими в той украйне, о Седмиградском же государстве нигде не слыхали; и государю вашему, Стефану, в равном братстве с нами быть непригоже, а захочет с нами братства и любви, так он бы нам почет оказал». Послы оскорбились и указывали на царя Давида, избранного из низкого звания; Иоанн велел отвечать им на это: «Давида-царя Бог избрал, а не люди; слышите Соломона, духом святым глаголющего: «Горе дому, им же жена обладает, и горе граду, им же мнози обладают». В том ваша воля: мятежом человеческим хотя бы кого и хуже родом выбрали – то вам государь; а нам с кем пригоже быть в братстве, тот нам и брат, а с кем непригоже, тот нам и не брат. Вы говорите, что мы вашего государя укоряем, но мы его не укоряем, пишем про него правду; можно было бы нам про него и хуже писать, да не хотим для христианства».