Легаты печатей - Андрей Валентинов

Радость уменьшается вполовину. Я начинаю чувствовать себя Идочкой, униженной и оскорбленной Идочкой. «Только что ж я теперь… куда я теперь?! С работы выгнали, жить мне негде – а тут еще и привод влепили! Все из-за вас, и из-за дружков ваших, и зачем я только с вами связалась?.. выкинут на улицу, на мороз…» Выдать этому гурману, что ли, от души?

Или матюгальника вызвать?!

– Живу я здесь, Ерпалыч. Вашими, так сказать, молитвами.

– Живете? И давно?

– Недавно. Как ты, благодетель мой, пропал пропадом, да как архары меня мордой в пол ткнули – с тех пор и живу. Хозяев дожидаюсь. Мне вещички сразу собирать или можно обождать, пока барин чаек свой допьет?

– Какие вещички, Алик? Живите, живите, хоть навсегда вселяйтесь – я только рад буду! Просто… как бы это вам объяснить, Алик?.. просто я не все помню. Вернее, помню, но не совсем обычно… А что это вы все в окошко коситесь? Ждете кого?

Я достаю сигарету.

Чиркаю спичкой.

– Сват-Кобелища выглядываю, – отвечаю. – С ночи ушел, гад, и по сей час нету…

– Сват-Кобелище? Это ваш друг?

– Брат родной. Собака это моя… приблудная. Еще с той, с моей квартиры. Потом сюда вот за мной прибежала. Пора б вернуться с прогулки. Говорят, в городе в последнее время собаки исчезают…

Ерпалыч смущенно отставляет чашку с чаем в сторону.

– Понимаете, Алик… тут такое дело… короче, пес ваш вряд ли вернется.

– Эт-то еще почему?! Жрать захочет, вернется, как миленький!

– Ну, тут вы правы… просто я уже вернулся.

Дальше я слушаю, не перебивая.

АКТ ТВОРЕНИЯ

или

ЕРПАЛЫЧ ИЗЛАГАЕТ ВСЛУХ

– Понимаете, Алик, раз вы здесь, и явно не первый день – значит, кое-что вы уже поняли. Не все, конечно, и не так, как мне хотелось вначале… впрочем, шоковый метод не самый худший. Многие азиаты это прекрасно знали, да и одни ли азиаты? Вы ведь, Алик – не обижайтесь, ради всего святого! – вы ведь мальчик из благополучной семьи. Был раньше такой ярлык, у педагогов… Возможно, оно и к лучшему, что сперва мордой по дерьму. Если абстрагироваться от того прискорбного факта, что морда своя, не казенная, а дерьмо шибко вонючее.

Хотя я отвлекся.

Завидую я вам, Алик. Вы – существо редкое, вы способны представлять невообразимое и воображать невозможное. А в наших с вами условиях, когда небыль становится былью просто так, без грома и молнии, в обеденный перерыв… Я еще когда в НИИПриМе штаны просиживал, одну любопытную теорийку у моего старичка-эрудита – вы его, Алик, знаете, как Деда Банзая – выпытал. Он полагал, что в любой мифологической реальности есть практически любые вакансии, кроме одной. Кроме писателя-фантаста, способного снять печать с окружающей реальности, воображением выйти за рамки представимого; а вы, Алик, только представьте себе рамки представимого для аборигена такой реальности – уж простите за тавтологию! Или лучше поясню на примере: Орфей, Боян-Златые-Струны или менестрель при дворе короля Артура сочиняет о несуществующем! Не о богах-героях, не про эльфов-гномов! – это ведь для Орфеев с менестрелями бытовка, чуть ли не повседневность! Скажем, сагу о мире, где между панельными многоэтажками ездят по рельсам трамваи – и даже слово такое забавное сам придумывает: «трамваи»… не «виманы» индийские, не печку-самоходку по щучьему велению, а (вслушайтесь!) – тра-а-амваи-и-и!

Смеетесь?

Вот и я поначалу над старичком смеялся.

А он мне в ответ серьезно объяснял, что вместо этой вакансии в реальности мифологической существует иная. Назовем ее условно вакансией мага; или Легата Печати, если вам больше нравится. Ибо маг высокой квалификации способен ярко вообразить себе невозможное (скажем, дождь из глиняных черепков с ясного неба!), затем вербализовать или иным способом оформить код своей фантазии (заклинание, обряд, пассы…) и волевым усилием сорвать печать стереотипа, смешать реальность внутреннюю с внешней, отстранив плод фантазии от себя к нам. Иными словами, вообразить и немедленно воплотить. Получите и распишитесь: на голову валятся черепки… или дождь огненный вкупе со стальной саранчой.

Впрочем, что-то я стал умничать.

Вы, когда у меня перцовку пили, ничего не заметили? Присматривался я к вам. Поближе. Записки для вас у меня давно готовы были, я все выжидал, не решался… а тут, оказывается, уже не просто «Бык…», тут «Легаты»! Вот и решил: пора. Для того и Аполлодора подсунул, чтоб письмишко в него вложить. Спросите: почему устно не изложил? Хороший вопрос. А теперь сами и ответьте на него: поверил бы Залесский Олег Авраамович болтовне старого психа Ерпалыча?

Ответили?

А письмишко вас зацепило бы, заставило бы ретивое взыграть – что написано пером… да и вы к тексту с большим уважением относитесь, нежели к пустому сотрясению воздуха. Глядишь, забежали бы через денек-другой, проведали соседа, слово за слово… Жаль, не выпало нам с вами денька-другого. Едва вы ушли, как ко мне гость нагрянул. Вы его не знаете, он тут в Дальней Срани живет, в Роганском микрорайоне. Электрик, Саввой кличут. Знал же, подлец, что я на ту квартиру являться строго-настрого запретил – а все равно примчался.

И с порога на колени.

– Прости, – кричит, – прости, дядько Йор, дурака!

– Что с тобой, Савва? – спрашиваю. – Садись, давай по порядку…

Он мне по порядку и выложил.

Заказ у Саввы на днях подвернулся. Выгодный. Дружок сосватал одному богатенькому Буратине проводку тянуть. В частном доме, близ Жихаря. А под конец работы Буратино ругаться стал: как включишь фен параллельно с пылесосом, так пробки-автоматы и летят. Нагрузка малая, а им плевать – летят, и все.

Одно жаль: дружок-благодетель уже с Саввой бутылочку распили.

– Не боись, хозяин, – смеется Савва. – Нальешь посошок, я тебе и без молебна с водосвятием Лектрючку живо за хвост поймаю! На год вперед.

И поймал.

По-нашему, по-дальнесрански.

Посошок им, ясное дело, выставили. Даже цельный посох. А через неделю вызвал Буратино Савву, новый заказ дал. В гараже освещение делать. После сел, не чинясь, тяпнул с электриком по стаканчику на обмыв… Савва и вырубился. Очнулся: Буратино весь в кровище, вокруг жорики галдят, и судэксперт «розочку» стеклянную в руках вертит.

Забрали Савву.

Сутки в камере мурыжили, ан нет! – отпустили с подпиской о невыезде. Дескать, Буратино живой оказался, хотя сильно порезанный, а за Саввой криминалу отродясь не водилось, кроме бытового алкоголизма; короче, гуляй, дружок, до суда! Савва в храм-лечебницу, к Буратине, в ноги пал, молит не губить живую душу, а Буратино и сам не против. Оба виноваты, стукнул хмель в голову… ты только, Савва-электрик, сведи меня с тем человечком, что учил тебя «Лектрючек» гонять и штучки хитрые дал. Ну, которые ты мне на пробки цеплял. А я и заявление заберу, и вообще… Договорились?