Неприкасаемый - Сэм Мариано

Каждая часть того, что он только что сказал, является материалом для тщательного анализа, но я застряла на абсолютном веселье первой части. — Ты только что сказал «Columbia Law»?

Его карие глаза блестят оттенком общего веселья. — Да.

— Ты идешь в юридическую школу, — повторяю я, ошеломленная. — Ты собираешься в “юридическую школу”?

Ухмыляясь мне, он говорит: — Правильно. Я буду судебным адвокатом. Не то, что ты ожидала?

Я откидываю голову назад и смеюсь. Вероятно, это неуместный ответ по многим причинам, но я ничего не могу с собой поделать. Отдышавшись, я снова смотрю на него. Видя, что он не обижается на мой смех, я спрашиваю: — Ты, по крайней мере, собираешься убирать плохих парней, или ты сам их будешь сажать? Я должна знать, насколько глубоко твое лицемерие.

— Неужели это действительно считается лицемерием, если я хорошо осознаю это? — он стреляет в ответ. — Большинство лицемеров отрицают, возятся с бредовыми оправданиями и пустыми доводами в пользу того, что они особенные, а нарушение правил не делает их плохими людьми. Люди, которые делают плохие вещи, но должны верить, что они все еще хорошие, — это лицемеры. Это не я. Я не вру себе так. Мне не нужно оправдывать свои действия, чтобы спать по ночам. Я не виню никого за то, как я себя веду, и не притворяюсь, что я справедлив, когда это не так. Я знаю, что я облажался, мне просто все равно.

Вздохнув, я говорю ему: — Ты бессовестный. Я думаю, это одна из причин, почему ты мне нравишься.

— Наверное. Один из многих, — полушутит он.

— О, так много, — насмешливо соглашаюсь я. — Невозможно уследить за всеми причинами. Я действительно должна вести электронную таблицу для всех из них. Обновлять его каждый раз, когда я думаю об одном.

Ухмыляясь, он хватает последнюю картошку фри и протаскивает ее через мою сырную смесь из кетчупа, вставая. — Ты такой ботаник.

— Лучше, чем быть социопатом, — говорю я ему, наблюдая, как он собирает весь наш мусор и выбрасывает его в мусорное ведро. Я беру свой напиток и следую за ним, делая несколько быстрых глотков, чтобы допить до того, как мы уйдем.

Картер оглядывается на меня через плечо. — Я уже говорил тебе, что я не социопат.

— Ты что-то ненормальное, — говорю я ему.

— Я защищаю свой внутренний мир от людей, вот и все, — предлагает он. — Дайте им что-нибудь, что легче проглотить, раз это то, что им нужно. Это делает всех счастливыми.

Я качаю головой, когда он открывает передо мной дверь. — Ты не можешь сделать всех счастливыми. Это невозможно. Если ты попытаешься, в конце концов ты сломаешься.

— Ну, я чуть не изнасиловал девочку в пустом классе. Это считается?

Мое сердце свободно падает, и моя челюсть отвисает. Я смотрю на него широко открытыми глазами, но он лишь пожимает плечами, как будто сослаться на то, что он сделал со мной, не имеет большого значения. Следуя за ним, я говорю: — Ух ты, я даже не знаю, что на это сказать.

Поскольку он абсолютно развратный, он продолжает это напоминание о нашей первой встрече, останавливаясь передо мной, обнимая меня за талию, чтобы притянуть к себе, и даря мне долгий поцелуй.

Поскольку моя испорченность, по-видимому, в какой-то степени соответствует его, я обнимаю его за шею и целую в ответ, позволяя себе опьяняющий удар его нежности. Его свободная рука касается моего лица, и он углубляет поцелуй. Его язык переплетается с моим и посылает ответный разряд электричества по моим венам. На ум внезапно приходят мысли о прошлой ночи, воспоминания о его руках на моем теле, напряженность возбуждения в моем сердце, та невероятная полнота, когда он вошел в меня.

Эта напряженность вернулась, скручивая и дергая. Рука Картера на моей талии ослабевает, и его рука опускается ниже, чтобы он мог схватить меня за задницу и поцеловать. Я задыхаюсь в его губы, закрываю глаза и опускаюсь на цыпочки, чтобы прервать поцелуй, пока мы не слишком увлеклись.

Немного неровно дыша, я говорю ему: — Нам нужно вернуться в школу.

Вместо того, чтобы согласиться, он гладит мое лицо и целует меня еще раз, более коротко. — Или я мог бы трахнуть тебя прямо сейчас на заднем сиденье, а потом мы могли бы вернуться в школу, — предлагает он.

Слабо улыбаясь, я качаю головой и выхожу из его объятий. — Нет времени. Мистер Фитц ждет.

— Я нравлюсь мистеру Фитцу, — настаивает Картер, но позволяет мне отойти. — Я могу просто сказать ему, что мне нужна твоя помощь для кое-чего, связанного с футболом, держу пари, он позволит тебе пропустить весь период.

— Даже не пытайся, Махони. Ты достаточно плох для меня, даже не снижая моих оценок. Если ты испортишь мой средний балл, я поеду за тобой в Колумбию, чтобы заблокировать тебя. Я буду следовать за тобой повсюду и рассказывать всем твоим потенциальным женам, что у тебя маленький пенис.

— Это неправда, — отмечает он.

— Но они никогда этого не узнают, потому что мои методы будут настолько эффективны, что они будут держаться от этого очень далеко. Я принесу Тутси Ролл [Прим.: первые шоколадные конфеты, которые не таяли в руках и на солнце] для наглядности. Я стану проклятием твоего существования, а потом скажу: — Ну, ты должен был позволить мне сохранить мой средний балл, и тогда я бы сейчас училась в колледже в Пенсильвании, но неееет.

Картер ухмыляется, снова хватая меня за талию и прижимая к своей машине. — Один маленький изъян в твоём плане, принцесса.

Я позволила ему ударить себя о теплый металл за моей спиной. Удерживая его взгляд, когда он наклоняется, пока наши груди не соприкасаются, я спрашиваю: — О да? Что это такое?

— Если никто больше не обращает внимания на мой член, я заставлю тебя взять слабину.

Меня не должно волновать, когда он говорит, что «заставит меня», потому что он — это он, и я знаю, что он действительно это сделает. Он, кажется, что-то перевернул в моем мозгу, потому что вместо того, чтобы оттолкнуть его за то, что он сказал что-то столь извращенное, я хочу обхватить его бедро ногой