И будем живы - Валерий Горбань

Да и вообще грех было обижаться на бедный аппарат. Какая еще техника, кроме нашей, российской, смогла бы работать, питаясь от таких источников, как раздерганные и дышащие на ладан армейские «движки». Если смотреть на стрелку вольтметра любой из этих полевых электростанций, особенно в момент запуска, то складывается впечатление, будто в ее металлические потроха вселился беспокойный дух скончавшегося где-то в Америке тюремного палача. Нажаловалась на него в небесную канцелярию какая-нибудь из жертв, над которой он особенно покуражился, то подавая напряжение на клеммы электрического стула, то снова сбрасывая его. И вот сидит он по приговору высшего суда в вонючем, громко тарахтящем агрегате, чихая от выхлопов бензина. Сидит и пытает, сволочь такая, теперь уже российских граждан.

Вот опять затосковали, потускнели от недоедания и без того дохлые сорокаваттные лампочки в кубрике. Задергался, зарябил поперечными полосами экран старенького «Рубина», невесть какими судьбами оказавшегося в расположении отряда.

Змей, конечно, спрашивал Мамочку, откуда это чудо техники. Тот, честно глядя в глаза, ответил, что выменял его на рынке на излишки перловки. Поскольку армейские снабженцы, действительно, выдавали омоновцам «шрапнель» по каким-то великанским нормам, а на продукты можно было в Грозном выменять хоть черта с кочергой, то это объяснение было сочтено удовлетворительным. Тем более что телевизор вносил немалое разнообразие в жизнь бойцов, показывая две с половиной программы. Более-менее устойчиво проходили сигналы ОРТ и РТР, а иногда прорывались и передачи чеченского вещания, которое дудаевцы осуществляли с помощью передвижных установок. Первое время бойцы с интересом смотрели те блоки «дудик-ТВ», которые шли на русском языке специально для федералов. Но потом интерес поугас. Да и зачем мучиться, вглядываясь в скачущее изображение и слушая косноязычную речь агрессивных самодеятельных дикторов, если почти то же самое говорят высокопрофессиональные, грамотные, отлично владеющие русским языком сотрудники российского телевидения.

Вот и сейчас по ОРТ шел сюжет об очередном митинге в центре Грозного. Разъяренные чеченки кричали о разрушенных и сожженных домах, об убитых мирных жителях. Соглашался, поддакивал и язвил в адрес федералов российский журналист. И выходило по всему, что виноваты в этих бедах не те, кто возомнил себя новыми арийцами Кавказа и духовными наставниками всего мира, решившими вернуть все другие народы в состояние средневековой дикости и мракобесия. Конечно же, не виноваты Гарант Конституции, давший команду на начало мясорубки, и придворная камарилья, готовая положить половину России, лишь бы не быть отлученной от милостей монарха и государственной кормушки. И уж никакого отношения к этим безобразиям палачей-федералов не имеет блеющий человечек с бегающими глазками и блестящими залысинами над извилинами блестящего интригана. Новый Распутин, правда, не такой могучий по женской части, как Григорий, но гораздо более умело манипулирующий правящей династией. Серый кардинал, гениальный режиссер, хорошо оплачивающий труд журналистов этого самого государственного телеканала, положенного в личный карман.

Зато виноваты люди в погонах, которые своей кровью гасили разожженный политиками пожар. Например, те, кого при подходе к «мирным Самашкам» после длительных переговоров о «мягкой» зачистке резанули спаренные зенитные установки и крупнокалиберные пулеметы. Или те, кто незадолго до этого попал там же в засаду. Виноваты и их товарищи, которые потом собирали у сожженных бэтээров голые, истерзанные трупы со следами страшных пыток на телах тех, которым не повезло умереть сразу. Восемнадцать солдат внутренних войск, их взводный — юный лейтенант и трое омоновцев…

Змей знал командира ОМОНа, который понес потери. Здоровенный мужик с жестким волевым лицом, кумир своих бойцов, умеющий усмирять эту непростую публику легким движением бровей, одним тяжелым взглядом. Приняв отряд перед самым началом осетино-ингушского конфликта, он без потерь провел его через эту резню. Только один раз он согласился пойти, наконец, в отпуск и отправить своих парней на Кавказ с заместителем. Но никто не удивился, когда уже через две недели он появился на блокпосту отряда с так и неиспользованным отпускным удостоверением в кармане. Когда началась чеченская бойня, он, конечно же, лично возглавил бойцов в первой командировке. С несколькими пустяковыми царапинами да контузиями вернулась эта смена из февральского Грозного. И, когда руководство стало обсуждать, кто возглавит следующую группу, командир в своей обычной немногословной манере ответил:

— Повезу я. Посмотрю обстановку. На месте решу: оставлю заместителя или останусь сам.

Про этого человека никто не снял телепередачу и ни слова не написал в газетах. У него не брали интервью, и его мнение об этой войне никто не спрашивал.

Может быть, и правильно делали. Плохое у него было мнение. Такое, что ни в эфир, ни в газетный набор все равно пускать нельзя. По соображениям не только политическим, но и литературным.

А в тот день, когда он доставил погибших товарищей с места бойни в свое расположение, чтобы привести их в порядок перед отправкой домой, слава Богу, что ни одному из «независимых журналистов» не пришла в голову мысль появиться возле этого отряда. Не простили бы ребята ни издевательские репортажи, ни льющиеся непрерывным потоком оскорбления, ни лицемерную маскировку под защиту их же собственных интересов. Эти люди привыкли защищать себя сами. И себя и всю Россию, что стояла у них за спиной. Ограбленную, обманутую, раздираемую в клочья новыми удельными князьками и подготавливаемую к новым переделам и новым грабежам.

С первых дней создания ОМОНов до самой Чечни, существовала традиция: если в каком-то отряде погибал сотрудник, то об этом немедленно узнавали омоновцы всей России. Из самых разных краев и областей шли семье погибшего телеграммы соболезнования и собранные братишками деньги.

Чечня все изменила. Нет, омоновское братство не исчезло. Наоборот, война дала ему новую крепость и закалку. Вот только новости о раненых и погибших друзьях стали почти ежедневными. И почти у каждого отряда прибавилось своих забот о них и об их семьях.

Поэтому, увидев в ГУОШе своего товарища, мрачного, погруженного в собственные мысли, с пустыми, остановившимися глазами, Змей просто подошел к нему, обнял молча. Стиснули в ответ его плечи крепкие руки брата-командира. И сказано все. И понято все.

А потом и этот отряд, и проводивший в последний путь своих солдат батальон ВВ, вместе с другими подразделениями пошли на зачистку, а точнее, на штурм Самашек. И теперь никто не разберет: где правда и в чем правда. Одни будут утверждать, что в селе вообще не было боевиков и что федералы налево и направо убивали только мирных жителей. Другие станут говорить о десятках трупов с оружием, о взятых в плен боевиках и о том, что все рассказы о расстрелах мирных жителей — ложь и провокация. Так и будет каждая сторона стоять на своем, начисто отвергая то, что скажет сторона противная. А точнее, вражеская. Потому что между этими людьми с первых дней войны пропахала страшную межу, протоптала свой черный след Ее Величество Ненависть.

Из горьких раздумий Змея вывел голос Чебана.