Поломанные Константы - Ирина Крыховецкая

То работу какую подкинет Анна мужу, то попросит журнал какой для нее перевести. За водой к столу с кровати поднимет, а то и вовсе на улицу в мороз отправлять стала, то поленьев пару для печи принести, то потяжелее – воды студеной из колодца достать. Молча сделает Слава, скрипя зубами, через боль, ляжет на кровать, передохнуть, да и тут Анна что-то да придумает для него.

– Не любит она тебя, ой не любит, – приговаривала медсестра Славика Марфа, принося в маленький домик, где обосновались Слава и Анна, лекарства и отвар свой терпкий, – уж не смерти ли твоей хочет, касатик? Может, мешаешь ты ей, может, ждет ее кто на земле-то большой?

Змеей коварной закрадывались слова Марфы, ядом душу травили. И жалости от Анны видно не было, лишь больше и больше нагружала она его делами, словно не болен он был….

А по ночам, темным, непроглядным, засыпал Слава от дурмана – отвара Марфы. И снились ему сны странные, причудливые и жестокие. Видел он Анну, ускользающую от него, с улыбкой ледяной на него, падающего, смотрящую, смеющуюся и надменную, словно не люб он ей был, а ненавистен, как бремя. И сквозь плотный туман наркотического сна не слышал Слава, как от боли за него и за вынужденную жесткость плакала рядом Аннушка, беззвучно моля для него у Господа сил и мужества…

Пришла весна, и, словно весенний мартовский первоцвет, крепкий и здоровый, поднялся на ноги Слава. Сам воду носил, сам дрова колол, домишко обветшалый починил, стал на охоту с егерем ходить да зверя в поселок носить, людям на стол, Анне на радость.

Радовалась Аннушка и горевала одновременно. Сухими слова Славы стали, грубыми. Не понял он ее, добрые ее дела за злые принял, ох, беда окаянная, – качала головой Аннушка.

Пока однажды не пришел Слава домой, в горницу к Аннушке, и не сел молчаливо за стол. Почувствовала беду Анна, сердце заколотилось, но сила и мудрость верх взяли, руки от муки о передник обтерла, да рядом с мужем за стол и присела.

– Ну вот что, Аня, – начал разговор Слава, – последние месяцы расставили все дела наши по алфавиту….

– Какому, хороший мой? – ласково спросила Аннушка.

– Спасибо Марфиному отвару, на ноги меня поставила, – словно по щекам хлестнули слова Славы, – а то бы не знал, как и дальше-то жить бы смог. Понял я, Анна, что не любишь ты меня, не ждешь. В тягость я тебе был, зря приехала, только время у студентов и детей отняла, сами мы с Марфой справились.

– С Марфой… – только и прошептала Анна.

– Уезжай, Анна, – не слыша ее, продолжал Слава, – я многое передумал за это время, чего мы себя мучить будем? Уезжай, не люблю я тебя.

Больно иголки невидимые закололи в сердце Аннушки, комок к горлу подкатил, но промолчала она, лишь поднялась, фартук развязала, да в чем была, так из горницы на мартовский снег и вышла…

До больницы дошла Анна, к врачу в окошко постучала, ни жива ни мертва в помещение вошла. Как старый врач ей успокоительное давал и укол колол, не почувствовала, а очнулась, как сердцу полегчало от оцепенения..

– Домой мне надо, Егор Егорыч, – проговорила Аннушка.

– Что случилось, милая? – не понял врач. – Вы же только мужа на ноги поставили, голубушка! Волей вашей и стойкостью потрясен я, а тут слезы…

Рассказала все ему Анна, ничего не утаила.

– Вот оно как… – задумался доктор, – непростая Марфа женщина, непростая. Из тайги к нам пришла, без документов, без родственников. Говорит, в ските жила каком-то, да вот не нашли охотники такого скита. Марфа при больнице осталась, медицинское училище заочно окончила, работала исправно, но странная она какая-то, молчаливая. Живет в домике у леса, на окраине поселка, одна… Не дружит ни с кем, но работу свою выполняет исправно, – повторился Егор Егорыч, – не жаловался никто… да я и сам, – чуть помедлил доктор, – иногда пью укрепляющие отвары Марфы – помогают, и сплю как убитый, высыпаюсь… Но в том, что Ярослав на ноги поднялся, исключительно ваша заслуга, Аннушка. Лишь ваша воля и настойчивость, да характер командира несгибаемый помогли ему подняться на ноги. Я, признаться, и не надеялся, что поднимется ваш муж, Анечка. Хотел по весне его на большую землю в специальную клинику отправлять… А тут… Сила духа какая! Ярослав хоть сейчас к полету готов.

– Готов, Егор Егорыч, – подтвердила Анна, – все вы, видать, отвара Марфиного испробовали, пора мне…

Анна все еще стояла на остановке, потирая ушибленные пальцы и перебирая в памяти мучительные дни, оставившие след морщинками под глазами и болью в душе. Слава… Как и прежде, летал в Арктике, исправно переводил деньги, звонил вечерами домой из северных всевозможных уголков Земли. Звонки его радости не приносили, холодный, чужой голос, говорящий ни о чем, но упрекающий каждой интонацией, уничтожающий и слепой в своем желании сделать больнее. Лишь с сыновьями Слава был ласков и добр, как прежде.

– Не могу я так больше, – как-то в паузе между институтскими лекциями Анна опустила голову на руке и беззвучно разрыдалась.

– Что случилось, Анна Сергеевна? – раздался встревоженный голос.

– А… – Аннушка подняла голову, перед ней стоял ее студент-отличник Антон Торин.

– Ничего, Антошенька, ничего, – Анна попыталась улыбнуться, но вышло у нее это вымученно, – устала, наверное. Пройдет скоро.

– Да нет, – Антон проницательно смотрел на Анну, – другое что-то, сердцем чую.

– Да что там другое, – отмахнулась Анна, – не выспалась, Антоша!

– Анна Сергеевна, у меня бабка – колдунья северная, из-под Шаман-Камня. Уж я-то понимаю.

– Откуда? – не поняла Анна.

– Из-под Шаман-Камня, – повторил Антон, – ну, она сестра моей бабушки. Беда у вас, Анна Сергеевна! Силы ледяные северные любовь вашу загасить пытаются.

– А это-то ты откуда знаешь?

– Бабушка моя, Одетта Юрьевна, мне сказала, вы пошли бы к ней. Сходите! Может, она что посоветует…

Анна долго сомневалась, а потом и вовсе посмеялась над Антошкиными верованиями в своих бабушек. Пока не пришло письмо от Славы. В нем Слава прощался. Не с ней, а с сыновьями, объясняя все сильной любовью к Марфе и прося прощения у детей. Анна и не упоминалась им в письме. Писал Слава, что переезжает с Марфой на родину ее – к Шаман-Камню. Сильно забилось сердце Анны, вспомнились ей Антошины слова, засобиралась она к Одетте Юрьевне.

Казалось, Одетта давно ждала Аннушку, ее ничуть не удивил приход незнакомой женщины.

– Мне Антоша говорил, – Аннушка запнулась.

– Антошенька? Торин? – улыбнулась Одетта Юрьевна. – Это внук моей сестры, приехал сюда учиться, – пояснила Одетта, – охотник будущий!

– Да-да, конечно, – Анна почувствовала себя неловко, не поняв, о каком охотнике речь-то.

– Проходи, голубушка, – неожиданно ласково заговорила Одетта, и в ее доброй улыбке Аннушка отчего-то увидела свою покойницу-мать. Сердце немного отпустило от забытого ощущения материнского присутствия, а Одетта, взяв Анну за руку, повела ее по узкому, освещенному слабым дневным светом коридору в комнату. Анна огляделась. Как все затейливо, словно ожившая сказка. Антикварная мебель, такая же элегантная и благородная, как сама Одетта Юрьевна, круглый стол, увенчанный дивным самоваром, и с выставленным яблочным пирогом, от которого еще шел парной яблочный дух.