Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина

Что оставалось делать? Пришлось принимать его правила – и этот командирский тон, и в целом глупую затею. Назвался груздем, полезай в корзину…

Стемнело как-то вдруг, и Галочка с Морским, выйдя из машины, оказались в кромешной тьме. Какое-то время шли в свете фар, потом – придерживаясь редких пятен света, отбрасываемых освещенными окнами. Все остальные, кстати, шли наоборот – лавируя меж светом и шарахаясь от окон, как от чего-то нежелательного. Да, у будки, кроме Гали и Морского, было еще два человека, и двое подошли. Вновь прибывшие – женщина с мужчиной – остановились молча на расстоянии от тех, кто был у двери. Мужчина быстро поднял воротник. Морской и Галя тоже встали поодаль.

– Неужто снова воду продают? – ахнул случайный пьяница, прогуливавшийся мимо. – Неужто все как встарь? Два ведра за полкопейки? Вот это номер!

Отвечать ему явно не собирались, но тут окошко будки – то, что на втором этаже, под самой треуголкой крыши – приоткрылось, и голос уже известного Морскому Левки-Семена прокричал:

– Федя, иди своей дорогой! У нас спектакль, не мешай работать! Тебя масюня, думаю, заждалась!

– О! – обрадовался знакомому пьяница. – Опять ты? Куда сегодня ни пойду – все ты и ты.

– А ты домой ступай, там точно меня нет. Ступай, кому говорю! Не то участкового позову!

Ворча и ругаясь, пьяница пошел своей дорогой, а из двери крошечной пристройки справа от избушки появился чей-то силуэт.

– Кто там следующий? Заходите! Уже свободно, – явно измененным голосом сообщил Левка-Семен и, шагнув за пристройку, слился с тьмою. Двое ближайших к двери мужчин зашли внутрь.

Поэтому Галочку с Морским позвали следом. Прием одновременно велся на обоих этажах.

– Жалко, что нам достался первый этаж, – вздохнула Галочка. – Я бы с забавным Левкой-Семой с удовольствием еще бы пообщалась. Ой!

В комнатушке, куда они попали, за точно таким же столом, как в доме Клавдии Шульженко, сидела та самая старушка, что встречала днем Морского с Галей у колонки.

– Так-так, – сказала она по-деловому. – Вы у нас сегодня последние из новичков. Принесли, что положено?

– Вот! – сориентировался Морской, выкладывая перед старушкой рукописные листы.

– В набор сдать, я смотрю, не захотели? – сурово спросила она, но листки взяла и принялась считать цитаты. – Ну ладно, ладно, – смягчилась, убедившись, что количество отрывков совпадает с запрошенным. – Услуга выполнена, поздравляю, вы к нам приняты. Вот маска, вот приглашение на две персоны. Где кинотеатр «Жовтень», знаете? – Морской кивнул, а Галя стала примерять закрывающую все лицо серебристую маску с виньетками, похожую на те, что встречались в описаниях венецианского карнавала.

– Маска, дочка, не тебе! – остановила ее старушка. – Тебе, вот, просто на глаза надевка. Красоту скрывать не велено! Если очень боишься, что кто-то тебя узнает, то скажи, похлопочу.

– Нет-нет, я не боюсь, – заверила Галина.

– Вот это славно! – обрадовалась собеседница. – Ступайте в «Жовтень», ничего не бойтесь и, это… Повеселитесь там как следует!

– Но… Я считала, что в кинотеатрах вечерами показывают фильмы, – решилась уточнить Галочка. – Как странно, что вы смогли отменить сеансы из-за своего мероприятия.

Газета «Красное знамя», сентябрь 1940 года

– Счастливого вечера! – вместо ответа твердо произнесла старушка, но потом посмотрела на растерянный вид собеседницы и сжалилась: – Нет там сегодня вечером никаких сеансов. Свободно. У нас же не проходной двор – заезжие не ходят. Все свои картину про армянских рыбаков уже посмотрели. Не по одному разу вместе с ними советскую власть установили, порадовались. Но теперь уже ходить некому. А когда зрителей нет, киномеханику разрешается один дневной сеанс открутить, а потом бездельничать. Чем мы и пользуемся! Не переживайте, посторонних у нас не будет!

Она лихо прыгнула к двери и указала посетителям на выход. Потом, сунув ключ от комнаты под коврик, пошла по шаткой лестнице наверх.

– Я все! Домой пойду! – прокричала Левке-Семену. – Ты, сына, тоже не засиживайся. До полудня не явишься, буду волноваться!

Морской с Галочкой переглянулись, посмеиваясь. Выходит, мать и сын. Странная парочка, как для главных организаторов преступного подпольного игрового сообщества. Впрочем, Саенко же говорил, что на публику выставляются лишь подставные лица, а настоящие лидеры держатся в тени.

– Присядем? – Поскольку обещанного автомобиля в нужном тупике не оказалось, Морской и Галочка решили подождать на поваленном бревне, явно используемом местными жителями вместо скамейки, потому отполированном и чистом.

– Может, поиграем для разминки? – внезапно предложила Галочка. – В ту «Русскую рулетку», о которой ты рассказывал. А что? Занятная игра. И время скоротаем. – Она очаровательно сощурилась и с апломбом произнесла: – Ваш выстрел, товарищ Морской!

Владимир Морской нахмурился, но что уж было делать.

– Не так давно я давал статью в «Известия». О гастролях нашего театра им. Шевченко в Москве, – он тяжело вздохнул. – Как надо написал, мол, «шевченковцы очень молоды», но все-таки ввернул, что до 33 года театр носил название «Березиль», и опыт труппы просто колоссален. Оставь я так, статья была б непроходная. Ну и… Я написал, мол, буржуазные националисты, возглавлявшие тогда театр, завели его в тупик… Без этого комментария упоминать о «Березиле» нынче невозможно. Ну а совсем не поминать в контексте этой труппы – подло. Короче, трудно журналистам нынче… Статья прошла. Имела успех…

Галочка наморщила лоб и отвела глаза.

– Я понимаю, что все это выглядит ужасно. Но это издержки профессии. Журналист не может писать от себя, в отрыве от интересов государства. Тем более в такое время… Ты презираешь меня?

– Нет. Вовсе нет, – Галочка, казалось, была готова расплакаться, и Морской ощутил, как у него рухнуло сердце. Кто тянул его за язык? Зачем было разочаровывать в себе человека, мнение которого (он это от себя уже и не скрывал) было так важно?

– Я просто, в свой выстрел, хотела рассказать историю совсем другого толка, – тихо начала Галочка. – О том, что в моей жизни появился человек, мнение которого обо мне внезапно оказалось очень важным.

От неожиданности Морской шарахнулся.

– Да не пугайтесь вы! – с досадой выпалила Галя. – Я уже поняла, что мои глупости о неразделенных чувствах в ваших высокоморальных небесах совершенно неуместны… Я промолчу. Не буду делать выстрел.

Сердце Морского теперь колотилось изо всех сил, и осознать, бьет оно тревогу или победный марш, бедный журналист никак не решался.

В этот момент из-за поворота показался автомобиль Саенко. Галочка первой выскочила в свет фар.