Охота на Менелая - Марта Таро

– А как вы должны были сообщить, что вас разоблачили? – настаивал дипломат.

– Просто коротко остричь кисточку с одного бока, – объяснил Печерский, – но я всерьёз к этому не относился. Меня невозможно было связать с турками.

– Тем не менее связник начал требовать деньги за то, что сохранит вашу тайну, – вмешался Щеглов. – Кстати, то письмо и кошель с золотом, которые он прятал у себя, нашли в вашей комнате, а вы говорите, что не убивали Гедоева. Как тогда они к вам попали?

Печерский умоляюще прижал руки к груди и поклялся:

– Ей-богу, я нашёл всё это в кармане, когда ночью пришёл домой. После гашиша в моей голове всегда такой сумбур делается, я ничего не помню, ноги еле идут, а что было накануне, забываю.

– Значит, вы порешили Алана, потом обкурились и забыли, – констатировал Щеглов. – Бывает и так.

– Я стану делать всё, что угодно, дам любые показания, только не говорите мне, что я его убил! – взмолился Печерский. – Мне хотелось… но я боялся, что Алан выполнит свою угрозу и отошлёт задание от турок в полицию. Когда оно нашлось в кармане, я решил, что этот негодяй одумался. Я хотел сегодня же послать к нему Азу. Предложить встречу. У меня уже есть другой связник, в Гедоеве я больше не нуждался. Скажу честно: я задумал его убить, но не успел. Но ведь за желание не наказывают!

– Разберёмся, – пообещал Щеглов и посмотрел на Дмитрия, а потом на князя Курского: – У вас есть ещё вопросы, господа?

– На сегодня хватит, – решил Курский, а Дмитрий кивнул, соглашаясь.

– Забирайте арестованного, – велел капитан.

Печерского увели.

– Ну, и как вы поступите с турками? – поинтересовался Щеглов.

– Нужно заменить доклад о военных поселениях и отправить его с Афоней, – пояснил Дмитрий. – Я встречу своего помощника в Одессе и помогу ему с Сефиридисом, а дальнейшее поступление фальшивых донесений становится заботой князя Сергея.

– Я всё продумаю, и со шпионом ещё не раз побеседую, пока не вытащу из него детали и подробности. Пока всё для нас складывается очень удачно, – признал дипломат.

– А вы, Пётр Петрович, что делать будете? – спросил Дмитрий.

– Пока займусь Конкиным. Мои люди и впрямь откопали за его баней женский скелет с проломанным черепом. К Печерскому я вернусь попозже, дней через десять, а пока он – ваш.

– Договорились, – кивнул Курский.

Они пожали друг другу руки и разъехались.

По большому счёту, всё получилось на удивление складно. Через день Костиков принёс фальшивый доклад о военных поселениях, и Афоня, забрав с собой Данилу, отбыл в Одессу. В Петербурге Дмитрия больше ничто не держало, и он выехал в Москву. Карета вновь катила по знакомому тракту, только теперь в обратном направлении – везла Дмитрия к неразрешимым проблемам его странного брака. Ну и мысли его были под стать этой ужасной катастрофе.

«Нужно быть честным и наконец-то признать, что прежней жизни больше не будет», – вдруг осознал он, разглядывая в окошко поредевшие осенние леса.

Надин уже заняла место в его сердце, и с этим ничего нельзя было поделать. Когда же только это случилось?.. Вспомнилась Тверская и две сцепившиеся осями кареты. Он тогда вытащил Надин и никак не мог заставить себя убрать руки с её талии. Ну не мог – и всё! А почему? Влюбился, как юнец! В этом и заключался корень всех его бед… И что же теперь его ждёт? Ведь они с Надин женаты… Неужели всё безнадёжно? От печали заныло сердце… Но как же хотелось, чтобы однажды чудо всё-таки свершилось и на его улицу тоже пришёл праздник.

Праздник закончился, а вместе с ним ушли тепло и солнце, как будто природа на радостях подержала над молодой и прекрасной царской четой золотой шатёр, а потом свернула его и убрала подальше – до лучших времён. Свинцовые тучи за окном, безнадёжная тоска в душе – всё было закономерно, но Надин отчаянно старалась выбраться из этого серого болота. Она пыталась выглядеть благополучной, хотя бы ради матери. Печали всё прибывали, и Софья Алексеевна держалась из последних сил. Три дня назад пришло тревожное письмо от Веры – доктор уложил её постель из-за угрозы выкидыша. На семейном совете решили, что помогать Вере поедет бабушка, а Надин вернётся в родительский дом и станет опекать Любочку. Старая графиня выехала в Солиту накануне, а сегодня покидала родной дом Софья Алексеевна. Все боялись даже заикнуться об этом, но одному Богу было известно, когда семья соберётся вновь, и, вообще, дарует ли им судьба такое счастье.

Начался дождь. Мелкий, холодный и безнадёжный, он размывал остатки мужества, и Надин казалось, что небо плачет вместе с нею. На запятки дорожного экипажа почти вровень с крышей увязали сундуки, а внутри негде было повернуться от узлов и одеял. Для Софьи Алексеевны и её горничной оставалось совсем мало места, но Надин уже устала спорить с матерью, настаивая на ещё одном экипаже. Хрупкая графиня проявила недюжинный характер и отмела все советы:

– Это лишнее, дорогая, – твёрдо сказала она. – Я хочу ехать быстро, это самое главное, а места нам хватит.

Надин практически умолила мать взять пятнадцать тысяч из оставленных ей Дмитрием средств. Теперь вместе с выручкой от продажи соли, присланной Верой, у графини собралось около тридцати тысяч. Надин успокаивала себя тем, что как только узнает новый адрес матери, начнёт переправлять ей деньги с любой оказией.

Проводить графиню пришла и Зинаида Волконская, та зябко куталась в меховую тальму и была непривычно бледна.

– Прощай, Софи, может, и не увидимся, – тихо сказала она. – Я ведь уже решила: весной приму католическое крещение, и, скорее всего, мне придётся уехать. Ты прости, если что было не так.

– С тобой всё и всегда было «так», – грустно улыбнулась Софья Алексеевна и попросила: – Присмотри за моими дочерьми, пока можешь.

– Обязательно, а ты пиши мне, где бы я ни жила…

Софья Алексеевна только кивнула. Говорить она уже не могла. Рядом навзрыд плакала Любочка, и только Надин крепилась, хоть и её глаза были полны слез. Софья Алексеевна перекрестила своих дочерей и села в экипаж. Ямщик тронул, и карета выехала со двора.

Сёстры простились с княгиней Волконской и зашли в дом.

– Как мы будем жить без мамы, Надин? – всхлипнула Любочка.

– Пока не знаю, но мы обязательно что-нибудь придумаем!

Любочка протянула руку и коснулась лица сестры.

– У тебя все щёки мокрые…

– Это дождь, – твёрдо сказала Надин.

Что ни говори, а плакать под дождём очень удобно: надо потом только не признаваться в своей слабости.

Сколько часов проплакала Надин в чёрной тиши своей спальни? Она не считала. Тоска душила ее. Казалось, что ещё чуть-чуть – и отчаяние победит. Надин силой заставила себя подняться с постели. Измотанная горем, Любочка давно спала и не могла скрасить сестре тоскливое одиночество. И что же теперь делать?.. Надин вдруг поняла. Надо выйти из этой черноты! Хоть на все четыре стороны. Даже узников выводят из камер… Она накинула шаль и вышла в сад. Из окон княгини Волконской лилась музыка. Это напомнило Надин о прошлой жизни. Оказывается, она тогда не понимала, что была счастлива.