Преисподняя XXI века - Джуниус Подраг

Директор Управления безопасности Мюллер был совсем из другого теста. До начала кризиса он получил пост главы Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям исключительно в силу своего умения собирать деньги для политиков: именно он обеспечил финансирование избирательной кампании прежнего президента. На новой должности функции у него были в сущности те же: имея возможность распределять правительственные заказы, он добивался от заинтересованных компаний финансовой поддержки правящей партии. То есть делил пирог казенных контрактов, получая соответствующую поддержку.

Когда разразилась катастрофа, влияние ведомства Мюллера стало стремительно расти, и в конце концов на его основе возникло Зональное управление безопасности. Вся политическая, судебная, исполнительная и законодательная власть в зараженном регионе сосредоточилась в его руках. Хольт знал, что в настоящее время между Мюллером и президентом велась подспудная борьба, призом в которой станет власть над страной. И программа, которую курировал Хольт, должна была стать важным ходом в этой борьбе.

То, что Зонд Времени открывал новую возможность для уничтожения Кецалькоатля, делало программу проходной пешкой. Однако Хольт, поднаторевший в политических интригах и крючкотворстве, нутром чуял, что для участников противостояния ее значение выходит далеко за рамки еще одной попытки устранить угрозу.

Хольт не был в курсе всех нюансов создания Зонда Времени, но как шахматист и политический назначенец прекрасно знал, что пешками зачастую жертвуют, чтобы получить преимущество.

Служебный автомобиль встретил его у трапа самолета, чтобы перевезти к ближайшей вертолетной площадке. Безопасно добраться до правительственного центра Сиэтла фактически можно было только по воздуху, на военных вертолетах, выделявшихся для нужд высокопоставленных чиновников и высшего менеджмента корпораций, имевших дело с правительством. Преодолевать пятнадцатимильную полосу между аэропортом и правительственным центром по земле было опаснее, чем плавать по ночам в кишащем акулами море. Главная автомагистраль была разрушена в нескольких местах, куда угодили канадские ракеты, а проделывать путь по городским улицам можно было решиться только в сопровождении многочисленной охраны на бронеавтомобилях. В каждом районе властвовала своя банда с заправилой, собиравшим «пошлину». Но если вам и удавалось как-то отделаться от бандитов, ничуть не меньшую опасность представляла собой толпа голодных, измученных жаждой людей, готовых штурмовать любой автомобиль в надежде поживиться, возможно, имеющимися там едой, водой и бензином.

Как и аэродромы Зоны, северные аэропорты были закрыты для обычных граждан. А как еще поступить, если в непосредственной близости находится порядка двадцати миллионов человек, только и мечтающих о том, чтобы любой ценой попасть на самолет, который унесет их к последнему прибежищу надежды. На Аляску.

Здание аэровокзала, поврежденное недавним взрывом, еще дымилось.

— Вчера канадские партизаны откуда-то со стороны границы выпустили по аэровокзалу ракету «Скад». Чертовски удачный выстрел, если верить тому, что ракета у них, говорят, была старая и ржавая.

Войны велись в разные эпохи по разным поводам, в отношении же канадской войны главным понятием была емкость экосистемы. Термин для здешнего политического лексикона новый, но в настоящее время известный всем. До заражения ученые использовали его для обозначения соотношения количества живых существ и ресурсов территории их проживания. То есть то число особей — олени это, медведи или люди, — которое может прокормить регион, это и есть емкость его экосистемы. К сожалению, рост человечества и истощение водных и продовольственных ресурсов ограничивают емкость экосистем всей планеты.

Когда продовольственных или водных ресурсов какой-либо территории уже не хватает для поддержания жизни местного населения, перед людьми встает простой выбор: вымирание или завоевание земель соседей. В Канаде было больше воды и плодородной земли, чем ей требовалось, а ее огромный южный сосед страдал от голода и жажды. Другим распространенным термином было понятие «дарвинизм». Вид, лучше всего приспособившийся к окружающей среде, имеет преимущество в борьбе за существование. Острая нехватка воды в мире означала сокращение популяции, яростную борьбу за ресурсы… и выживание наиболее приспособленных.

— Бедуин в состоянии выжить, потребляя галлон[41] воды в неделю, — сказал спутнику сидевший напротив Хольта в вертолете ученый. — До заражения мы использовали больше для одной лишь чистки зубов. В среднем Америка потребляла по сто галлонов в день на человека.

Но теперь мало кто мог позволить себе прополоскать рот, да и зубы не все чистили. Если вы, конечно, не высокопоставленный чиновник или промышленник, то вода подается в ваш дом крайне лимитированно, только для основных гигиенических надобностей, а для питья и приготовления пищи используется исключительно вода в бутылях.

Что изумляло Хольта в водном кризисе, так это тот факт, что он вовсе не являлся кризисом питьевой воды. На самом деле люди выпивали не больше одного процента расходуемой воды. Остальные девяносто девять процентов уходили на промышленность и сельское хозяйство: людям приходилось платить жаждой за то, чтобы не умереть с голоду.

Сохранение воды было равнозначно сохранению жизни, а потому ее потребление контролировалось властями гораздо более жестко, чем когда-либо контролировалось нелегальное распространение наркотиков. И, естественно, предпринимались все возможные усилия по поиску альтернативных источников воды. Помимо воды, подававшейся по трубам с севера, и таяния айсбергов разрабатывался масштабный проект дробления арктических льдов с загрузкой крошева в трубопроводы, с тем чтобы по пути к потребителю трение вызывало таяние, превращая лед в воду.

Когда показался Правительственный центр Сиэтла, откуда осуществлялось руководство страной, Хольт покачал головой. Семьдесят четыре акра[42] зданий и парков, над которыми доминировала Космическая Игла, были буквально взяты в осаду трущобами и палаточными городками. Изрядная толика правды содержалась в городской легенде, согласно которой хозяева венчающей башню «летающей тарелки» возвели ее специально, чтобы надзирать за копошением туземцев.

«Странный он, этот новый мир», — подумалось Хольту. И то сказать, нынешний искалеченный мир был для него почти столь же чужим, как весь этот двадцать первый век для выдернутого из прошлого Таха. Правда, сам он в государстве, превратившемся в страну третьего мира, оставался персоной из мира первого. А люди в Африке, да и во многих странах Азии вовсе не нашли бы мир голода и жажды таким уж странным.

Протокол требовал, чтобы первый свой визит он нанес Директору Зонального управления безопасности. За грязным окном кабинета раздражающе ярко, так, что лучи били прямо в глаза, светило солнце. Сидя на стуле перед рабочим столом Мюллера, Хольт сознавал, что это своего рода попытка давления, связанная с тем, что он человек президента, а не назначенец директора. Впрочем, Мюллер точно так же усаживал напротив окна любых посетителей, и своих людей в том числе: он был известен как отъявленный властолюбец. Как слышал Хольт, необходимость щуриться от солнца — это еще цветочки по сравнению с куда более изощренными методами, практиковавшимися этим боссом. Но чтобы поставить человека на место, и этот способ было вполне эффективен. Директор восседал в прохладной тени, а посетитель, сидевший напротив, щурился, морщился и ежился, словно на допросе, когда злой полицейский направляет в лицо свет настольной лампы. До сих пор Мюллер не пытался прибегнуть к грубым методам контроля, хотя сам Хольт предпочел бы, чтобы тот попытался. Но его формальный босс ограничивался вялым шпионажем да тем, что подкапывался под него, приставляя к нему своих подручных вроде Страйкера.